Божественная женственность

Божественная женственность

Выведет ли нас духовность, центрированная на женщине, за рамки патриархата?

Автор: Элизабет Деболд

Мне вспоминается один воскресный вечер 1988 года с той особой яркостью, которая обычно запечатлевается в памяти человека при самых значительных и ужасных моментах в жизни. Однако то, о чем я расскажу, не является чем-то из ряда вон. Я была в ванне и читала газету «Нью-Йорк Таймс», когда увидела объявление о том, что колонка «О ней», которая являлась единственным местом в газете, где отражались размышления женщин, больше не будет выходить каждую неделю, поскольку, во имя равенства, она будет чередоваться с новой колонкой под названием «Про мужчин». К моему собственному удивлению я разрыдалась и практически не могла себя контролировать. Вбежал мой друг, недоумевая, какое бедствие могло обрушиться на меня в ванне. Он рассмеялся, когда узнал в чем проблема. «Разве ты не понимаешь? – кричала я. – Теперь газета «Нью-Йорк Таймс» будет полностью о мужчинах!»

Я даже не знаю, почему у меня была такая бурная реакция - возможно, из-за того, что это был явный признак того, что внезапный выплеск женских забот и переживаний, который буквально заполнил собой мейнстрим с шестидесятых годов, постепенно угасал, смешиваясь со всем, чем только можно, тем самым, теряя свою силу. Я знаю, что мой ответ необычен, однако он соприкасается с опытом, который переживают очень многие женщины, который можно определить как странное, иногда вызывающее ярость чувство, что культура, в которой они живут, едва ли отражает чьи-либо приоритеты, заботы и сокровенные желания. Несмотря на прогресс последних четырех десятилетий, западная культура до сих пор страдает от мужского давления – начиная с Отца небесного и лиц, заседающих в Овальном кабинете, до опустошения матушки-природы и постоянно усиливающегося сексуального воплощения женщин (и девушек). Рецепт перемен в культуре был очень похож на «добавьте женщину и смешайте», как будто, достижение баланса по количеству мужчин и женщин в общественной жизни, которое еще даже не произошло, изменит характерные черты нашей культуры и ход истории.

Однако за последние двадцать лет женщин начало волновать что-то более глубокое, появилась мотивация изменить культуру в корне. Целью становится создание нового духовного и этического контекста, который бы сбалансировал и исцелил наш гипермужской мир посредством почитания женщины, как святыни. Этот контекст многогранен, и разные женщины (или группы женщин) определяют женское начало по-разному. Некоторые из них видят божественное женское начало в его уникальной роли - нашей биологической роли в качестве матерей, с помощью которой поддерживается жизнь. Другие говорят о женском как о первопричине, которая определяет силу человеческой психики и является фундаментом проявленного мира. А другие заняты тем, что стараются изменить или заново создать обряды с целью прославить древних богинь, сделать божественное женское более заметным и осознанным. Среди большинства людей бытует мнение, что священное невозможно найти в трансцендентной области, однако это священное является неотъемлемой частью жизни. Таким образом, эти формы духовности прославляют человеческое поведение, которое заключается в попытках осознать единство с природой и друг с другом – зачастую прославляя тело, сексуальность и взаимоотношения.

Рецепт перемен в культуре был очень похож на «добавьте женщину и смешайте», как будто, достижение баланса по количеству мужчин и женщин в общественной жизни, которое еще даже не произошло, изменит характерные черты нашей культуры и ход истории.

Все говорит о том, что это беспрецедентный феномен. Никогда прежде в западной истории женщины так активно не утверждали, что священный аспект жизни отражает их (наш) пол. И я могу сказать, что - то же поколение женщин, что выступало за социальные перемены в прошлом столетии - мои сестры по бунту - составляют большинство тех, кто принимал участие в эксперименте, связанном с переменами в культуре и сознании.

В ответ на недавний выпуск журнала «Женщина: культурное, философское и духовное исследование» нам написали несколько женщин (и мужчин), которые подчеркивают, что следующим шагом для женщин и нашей культуры является восстановление женского начала. Нет никаких сомнений, что множество бед нашего мира связано с акцентированием негативных сторон мужского начала, которое характерно для современности – рациональность отделили от человеческих взаимоотношений, соперничества, иерархий власти над другими и разделения на множество измерений. Но что значит, когда мы говорим, что ответ заключается в женском начале? Очень просто заявить поляризующую дихотомию, приравнивая мужское к тому, что плохо, а женское к тому, что хорошо. И хотя «мужское» и «женское» не являются синонимами слов «мужчина» и «женщина», мы знаем, что эти понятия очень взаимосвязаны. Мы не должны забывать о том, что мужчина и женщина творили историю вместе, в том числе и структуру патриархата, которая сейчас представляется нам разрушительной силой. Некоторые наши читатели чувствуют огромную потребность в том, чтобы продвинуть «женское», однако я начала задумываться, правильно ли я вообще поняла тот смысл, который они вкладывают в это, или не упустила ли я что-нибудь из виду. Или, возможно, это все вопрос семантики, и мы говорим об одном и том же, но используем различную терминологию. Все мы хотим выйти за рамки патриархата и посмотреть с критической точки зрения на нашу индивидуальную или коллективную эволюцию (или даже выживание). Вопрос, который мне хотелось бы задать, заключается в следующем: как мы будем создавать постпатриархальную культуру? И как это относится к божественному женскому или женскому принципу?

Женский принцип

Я отталкиваюсь оттого, что большинство духовных путей, созданных женщинами, имплицитно или эксплицитно опираются на новаторскую теоретическую работу психиатра Карла Юнга (1875-1961). Карл Юнг первым создал теорию, которая заключается в том, что все человечество совместно использует некую глубинную область психики, которую он назвал коллективным бессознательным. Он предположил, что мужское и женское являются онтологическими принципами, которые настолько глубоко укоренились в жизни, что их можно рассматривать по своей природе как нечто священное. Они представляют собой два фундаментальных пути бытия, два типа психической энергии, которые зачастую представлены мужским и женским образами, называемыми архетипами. Мужское не обязательно означает непосредственно мужчин, а женское не обязательно представлено в женщинах, но они очень связаны, потому что на физическом уровне женское тело является выражением женского принципа, а мужское тело является выражением мужского принципа. Карл Юнг видел архетипы в качестве «образов инстинктов» и поэтому как нечто универсальное, находящееся и происходящее в психике каждого человеческого существа. В соответствии с анализом Юнга архитипические образы появляются в мечтах и мифах. Они укоренились как в наших индивидуальных уникальных событиях прошлого, так и в коллективном бессознательном, совместном резервуаре человеческого странствия. Поэтому видения матери превалируют в наших мечтах и символах – у каждого из нас есть мать и у каждого поколения людей были матери. Более важным, возможно, как считал Юнг, было то, что архетипы происходят из наиболее значимой области существования и, благодаря непосредственному взаимодействию с нами в мечтах и символах, они могут направлять нас на тот или иной путь.

Хотя разница между мужским и женским может показаться чем-то само собой разумеющимся, я не считаю, что все настолько просто. Некоторые исследователи, например, Кен Уилбер, отмечают, что мужчины равняются на Эроса, что, как он считает, является креативным инстинктом, а женщины – на Агапэ, сочувствие. Другие подразделяют Быть и Делать на женское и мужское соответственно. По всей видимости, Юнг верил в то, что женское относилось к Эросу, а мужское к логосу, что очень совпадает с эмоциями и интеллектом. Выдающийся ученик Юнга, Эрих Ньюман, утверждал, что мужское является сфокусированным сознанием, а женское – размытым осознанием. В общем, кажется, что мужское относится к деятельности, суждению и глубокому направленному средоточию, тогда как женское связано с чувствительностью, сдерживанием конфликтов и глубинными бытия, оба относятся к репродуктивным ролям, которые женщины и мужчины играли с незапамятных времен. Они являются психологическим выражением наших тел – мужчины вверх и за пределы, женщины вниз и внутрь.

Знание того, что наши тела являются фундаментальной основой, посредством которой мы создаем чувство самих себя, не является чем-то новым. Первопроходец, эволюционный психолог Жан Пиаже вместе со своей женой Валентиной Шатену тщательно задокументировал, как способность к абстракции, включая речь, строится на взаимодействии детских тел с окружающими предметами и людьми. Эрик Эриксон, протеже Анны Фрейд, несколько десятилетий назад отметил тот факт, что когда мальчики и девочки играют в кубики, то мальчики обычно строят башни, а девочки огороженные места. Физический опыт в детстве, где посредником является культура, формирует глубокий уровень себя, вот поэтому так много выдающихся психологических исследователей – таких как Пиаже и Эриксон, а также Фрейд, Маргарет Малер, Дэниел Штерн, Жак Лакан и многие другие – пытались понять, как это происходит. Еще до того, как исследования показали, насколько по-разному устроен мозг у мальчиков и девочек, факт того, что определенные личные качества и характеристики могут быть равным образом найдены в женщинах или мужчинах, имел смысл благодаря нашему различному физическому опыту. Это выражено в культуре огромным количеством разных способов – начиная с желания, одолевающего множества мужчин в течение всей истории, проникнуть на новую территорию, или желания женщин создать и украсить дом. Наш опыт, который по-разному реализован, разделил нашу психологию и культуру.

Вопрос о воплощении и как оно определяет, кто мы есть такие (как женщины и мужчины), интересовал меня на протяжении долгого времени. Моя академическая работа, являющаяся частью исследования Кэрол Гиллиган, где рассматривается развитие женщины и девочки, была о воплощении и другой особенности знаний, которая присуща девочкам и женщинам и которая сравнивалась с нормами мужской культуры. Я видела, как тела девочек становились зрелыми, и у них развивалась умственная способность охватывать целиком культурные идеалы и ожидания женщин, они «прорубали стену патриархальной культуры», как мы это называли, для того, чтобы пройти сквозь узкую дверцу. Многие из нас поняли, что если мы жаждем успеха, хотим быть привлекательными, чувствовать себя в безопасности, мы должны расстаться с определенными чувствами (такими как злость, уязвимость), с привязкой к сексуальности и с нашими собственными взглядами на реальность. Мы научились творить свой образ в мужской культуре. Парадоксально, но основой нашей субъективности является самоолицетворение, непрерывно отражающее образ (или образы), которые представляют то, что мы хотим. Для того чтобы девочкам не приходилось идти этой запутанной дорогой, мы, женщины, должны будем уничтожить эти разобщения для того, чтобы найти новое, целостное чувство самих себя.

Поэтому я прихожу в замешательство, когда слышу, что женский принцип укоренился в опыте воплощения, или является самим воплощением. С определенной точки зрения, моя ценность как женщины в патриархате всегда заключалась в моем теле или моей способности заниматься сексом, а также вынашивать, и растить детей. Душа и духовность женщин приспосабливаются к тому, чтобы быть кормящим сосудом и существовать во взаимоотношениях, которые создают глубокий уровень хорошего физического состояния, который практически находится на подсознательном уровне. Что касается черт, развивающихся в женщине, в силу нашей способности рожать и давать жизнь, то за тысячи лет черты и функция нашей основной ценности (репродуктивная функция) не изменились. Как же тогда рождение женского принципа – если он укоренен в этом наиболее обусловленном аспекте себя – приведет нас к новой культуре?

Будучи Викторианцем

Этот вопрос привел меня к Карлу Юнгу и к удивительному факту, который находился прямо у меня под носом: Юнг был человеком викторианской эпохи. Его идеи настолько значительны для современной передовой психологии, что я чуть не просмотрела точное время и ряд культурных событий, в которых он принимал непосредственное участие. Юнг родился в Швейцарии недалеко от центра правления королевы Виктории во время европейской промышленной революции. Это весьма важно: Викторианская эпоха не похожа ни на время, предшествующее ей, ни на то время, что последовало за ней. Данная эпоха утверждала, что пол и сексуальность являлись основой того, кто мы есть. Таким образом, когда Юнг разрабатывал свою теорию, то он, как Фрейд и другие основоположники психоанализа, не имел представления о том, каковы его истинные представления относительно мужчин и женщин, и что они находились в особенном культурном контексте. Хотя патриархат в той или иной степени всегда был присущ человеческой цивилизации, вы запросто могли бы утверждать, что в викторианскую эпоху патриархат, был ознаменован новыми развивающимися науками, цель которых заключалась в том, чтобы доказать существующую разницу между женщинами и мужчинами, и достиг своего пика. Викторианцы довели до совершенства идею о том, что мужчины и женщины являются полной противоположностью друг другу. Как сказал сам Юнг: «Что может мужчина сказать о женщине, своей противоположности?»

Викторианская эпоха не похожа ни на время, предшествующее ей, ни на то время, что последовало за ней.

Как писал Томас Лакер в книге «Занятия сексом» - превосходное исследование того, как наше понимание тела, секса и пола изменилось со временем - философы и ученые девятнадцатого века должны были доказать, что «не только пол людей различен, но и то, что два пола различны в любом постижимом аспекте тела и души, в любом физическом и моральном аспекте». До эпохи Западного Просвещения мужчина и женщина существовали в среде, в которой женщина была всегда подчинена мужчине и зачастую высмеивалась, но не была диаметрально противопоставлена и фундаментально отлична от мужчины. Разница между этими двумя взглядами может быть едва заметной, однако в ней кроются причины того, что происходит в мире женщин и мужчин. Как отмечает Лакер, тем из нас, кто смотрит глазами эпохи постпросвещения, очень сложно понять, что может быть еще и другой взгляд.

Психология во времена Карла Юнга была новым миром, миром, которого прежде не видели, и который открывался для исследований. Катализатором стал гендерный вопрос. Возникновение непонятных проблем у женщин, относящихся к высшему обществу, в конце девятнадцатого века вызвало взрыв интереса к внутреннему миру человеческого сознания. В силу дихотомии между женщинами и мужчинами в викторианской культуре, молодым женщинам стало очень сложно преодолевать препятствия. Мир был разделен на сферы деятельности для женщин и для мужчин, и это социальное разделение базировалось на том, что два пола являются полной противоположностью друг другу. Если мужчины были достаточно сильны для того, чтобы быть безнравственными, разлагать мир бизнеса и политики, то женщины, которые все время находились дома, были очень хрупкими, морально непорочными и чистыми. Социальные нравы викторианской эпохи и даже медицина усиливали эту дихотомию. Мужчины рассматривались в качестве активных и полных сексуального желания людей, поэтому женщины должны были быть пассивными, с отсутствием таковых желаний. В той же степени, в которой женщины были в душе целомудренны, они не испытывали сексуальных чувств. На мозг женщин, как и на их тела, были наложены строгие ограничения.

На этом фоне, в ярких молодых женщинах начали проявляться странные психосоматические симптомы: слепота, немота, неспособность ходить, – которые называли «истерия», что происходит от греческого слово «лоно». Молодой Зигмунд Фрейд решил, что раскрытие этой тайны принесло бы ему особую честь, и он начал проводить исследования, которые принесли ему репутацию отца психологии. Как показывают его ранние исследования, он множество раз ошибался. В 1895 году Фрейд и Вильгельм Флисс, хирург, считали, что основная причина нарушения сексуальной функции лежит в области носа, и что истерию можно вылечить и хирургическим вмешательством. (С целью доказать свою теорию, они провели такую операцию на одной бедной женщине, тем самым обезобразив ей лицо). Немного более десяти лет спустя, в 1908 году, объяснения Фрейда принимают более психологическую окраску. Отмечая, что мы обладаем «двойным кодом нравственности», как женщина, так и мужчина, он осознал, что для разрешения проблем женщин, включая «несомненно приниженное интеллектуальное положение женщин», необходимо было справиться с «заторможенностью мысли», которая «неизбежно влекла за собой подавление сексуального желания». Другими словами, женщины не могли быть любопытными и не могли свободно думать, потому что если их мысли обращались к теме, связанной с сексом, то это означало, что у них есть отклонения. Только морально развращенные женщины могли испытывать сексуальные желания и размышлять на эту тему. Это контекст, в котором теоретизировал Юнг, – мир разделен на два разных пола и только начинает открывать глубины человеческой психики.

Мы являемся преемниками этого мира. Как отмечал Фрейд, мы наследуем психические основы не только наших родителей, но и наших дедов и прадедов. Мы бумеры, выросшие в викторианском культурном отзвуке 1950-х и 1960-х годов, переняли эти противоположные отличия в нашей психике, и теперь они зачастую определяют наши понятия «божественного женского». Викторианские культурные стереотипы женщин – непорочной девы, сексуально чистой материнской фигуры, униженной шлюхи, сумасшедшей и презренной старой женщины – наносят глухие удары по нашей психике в качестве архетипов. Однако эти архетипы показывают, как женщины и наше отношение к жизненной основной силе – нашей сексуальности– были искажены в культуре, где половая роль была поляризована. Настойчивое утверждение того, что необходимо различать два пола, мужчину и женщину, являлось средством выражения патриархата. Прославление данных феминистических архетипов только поддерживает внутреннее и внешнее деление и распределение, на которых наша так называемая маскулинная культура основана. Эти архетипы и разделение мужского и женского исходят из психической позиции статуса кво, за пределы которой должна выйти любая новая культура. Но вопрос «как» все еще остается.

Освобождая женскую божественность

Пока цель порождения женского принципа заключалась в том, чтобы создать новую ценностную систему, которая будет основана на женском опыте, для того, чтобы свергнуть мужские ценности, которые заключаются в доминировании и разделении, мы постоянно только усиливали поляризацию между мужчиной и женщиной, являющейся основой патриархата. Когда мы, женщины, говорим о том, что женщина может сделать для культуры, мы чаще всего говорим о тех качествах «хорошей женщины» викторианской эпохи, что заключаются в порождении жизни, воспитании и заботе, и являются качествами, столь сильно необходимыми для нашего неправильного мира. Но упорное отождествление женщин с этими домашними атрибутами может поставить национальных политических женщин-лидеров в очень затруднительное положение: если они будут подчеркивать вопросы о заботе, вскармливании, то на них будут смотреть как на слишком мягких существ, которые не подходят для безжалостного мира политики, а если они будут поднимать вопросы иной важности, то их посчитают неженственными.

Другой способ, при помощи которого мы подталкиваем культуру к переменам, заключается в нашем феминистическом отражении в природе. Мы выражаем огромную заинтересованность в плодородном теле планеты и в необходимости заботы о нашем саде. Мы конечно должны продлить и расширить нашу заботу обо всей человеческой семье и древе жизни. Но, устанавливая равенство женщин, тела и природы, мы усиливаем глубокую веру в патриархальную культуру, которая разделяет мужчин и женщин: женщины – природа, мужчины – культура; женщины – тело, мужчины – ум; женщины заботливы, мужчины агрессивны.

Подобным образом, при определении лично для себя женского принципа, мы пытаемся разрешить это разделение, но не можем. Новый идеал божественного женского является своего рода комбинацией заботы и сексуальности – викторианский «ангел в доме» вступил в союз с викторианской соблазнительницей, сексуальной богиней или даже «спелой» старухой, что вызвало свои сексуальные последствия – так, например, Жан Шинода Болен, аналитик и автор многих книг, призывает нас стать постклимактерическими людьми. В настоящее время женский идеал заключается в том, чтобы быть хорошим, красивым, сексуальным, полным сочувствия, отдающим и любящим человеком. Скучный викторианский идеал бросает тень через нашу психологию, поэтому мы часто видим наше освобождение в рамках перерождения и прославления нашей сексуальности, наших эмоций и наших биологически заложенных ролей, которые помогают нам все время оставаться в постоянном синхроне с природой. Совершенно необъяснимо, как последнее воплощение божественного женского сводит вместе аспекты женщины, которые являются наиболее ценными в рамках патриархата – сексуальность и материнство, – и поддерживает этот образ в качестве нашей эволюционной цели. И снова, женщина – это тело, теперь чистое, «естественное», сексуальное, как если бы мы когда-либо смогли выйти за рамки культуры и найти свое непосредственное «я».

Существует предположение, что мы, женщины, не были затронуты патриархатом и являемся образцом невинности в культуре, которой мы пропитаны. Это только показывает, насколько мы преданы образу самих себя в качестве «хороших женщин», которые выше безнравственности и мирового конфликта. Само это разделение между мужчинами в общественной сфере и женщинами дома в личной сфере – является викторианским патриархатом. А также оно отражает разделение в нас самих, о чем некоторые женщины говорят со всей серьезностью. Именно здесь юнговские архетипы особенно поучительны, потому что они представляют инстинктивные роли и ответы, которые были у женщин в патриархате. «Патриархат – это брак темного женского и негативного мужского», - говорит Каролин Бейкер, последователь психологической школы Юнга, аналитик и автор работы «Перерождение женского темного». «Если мы хотим понять патриархат, нам необходимо говорить о плохих сторонах женского так же, как и о негативном мужском».

Из того, что я вижу, большинство популярных подходов к божественному женскому поверхностно рассматривают только темную сторону – бессознательные, подавленные, отвергнутые аспекты себя; если вовсе в этом заинтересованы. Наряду с тем, что существует понимание того, что патриархат (особенно викторианская его версия, я бы добавила) создал контекст, в котором женщины подавили свою сексуальность, ответ, кажется, заключается в том, что очень просто побудить женщин, как делает это сайт Divine-feminine.com, «воплотить свой иступленный восторг». Секси стало частью образа и по существу вовсе не разрушает патриархат. Если это секси на что-то влияет, то только на то, что фокусирует наше внимание на привлекательность, желанность и любезность. Но темная сторона женщины и заключается в привлекательности, поэтому выдающийся аналитик Ирэн Клэрмонт де Кастиллео, которая относится к психологической школе Юнга, утверждает в своей книге 1973 года «Зная женщину», что некоторые женщины хотят приблизиться к этим аспектам нашей психологии. Так Афродита, не только богиня любви, но и беспощадная мстительница, и ревнивая разрушительная сила, в особенности по отношению к другим женщинам. Но пока мы не поймем, кто мы такие и из чего мы сделаны, мы будем продолжать выплескивать злость на мужчин, и тем самым поляризующие разделения, которые помогают оставаться патриархату в силе, останутся непоколебимыми.

Задача современной женщины

Мы, женщины, можем двигать культуру вперед и создать будущее, которое выйдет за рамками патриархата. Но это будет весьма непросто, и будет выглядеть неестественно, если мы будем рассматривать нашу природу в рамках ролей, которые мы играли в культуре на протяжении почти всей истории человечества. Сам Карл Юнг видел в женщинах потенциал для развития сознания. Как объясняет Кастиллио, Юнг начал верить в то, что «мужчина не сможет идти дальше в поисках осознанности, пока женщина не поднимется до его уровня». Для нас, постсовременных женщин, это может стать «костью в горле». Но Юнг говорит о широте той задачи, с которой женщинам надо будет столкнуться для того, чтобы переступить наши биологические и культурно обусловленные роли. В речи, произнесенной между двумя мировыми войнами, которая идет под заголовком «Женщина в Европе», Юнг высказал идею о том, что женщина «столкнулась с огромной культурной задачей (которая), возможно, … станет началом новой эры», потому что женщина ищет «высшее сознание … с целью сбежать от слепого динамизма природы». Другими словами, Юнг также видел, как существование женщины в рамках патриархата сводилось к нашей способности порождать новую жизнь (или не порождать) – дева, жена, мать, старуха, – которая оставила нас далеко за рамками нашей способности креативно мыслить, в то время как мужчины развивали эту способность методом проб и ошибок за последние несколько тысяч лет. «Пока женщина живет жизнью прошлого, она никогда не будет в конфликте с историей, - говорит он. – Но как только женщина начнет уклоняться от такой жизни, от культурной тенденции, которая доминировала в прошлом, она столкнется со всем грузом исторической инертности». Обуздание этой инерции для того, чтобы освободить наши души и нашу духовность от всего того, во что мы были встроены веками, было бы по-настоящему героическим поступком. Это новый вид героизма, который требует создание нового в нас самих. Целью бы стало развитие сознания, которое будет включать нашу биологическую и культурную наследственность, а также будет передавать ее таким образом, чтобы в культуре создавалось новое, свободное пространство для взаимоотношений, в котором стало бы возможным катализировать новые партнерские отношения между мужчинами и женщинами. Это стало бы новым выражением женского, и, принимая во внимание, насколько это было бы неотъемлемым фактом для изменения нашего мира, то можно сказать, что такая попытка стала бы божественной.