Изумрудно зелёная тень
Учения об окружающей среде в XXI веке – перезагрузка
Росс Робертсон
«Природе» конец. Двадцатый век погубил ее. Не осталось ни литра морской воды, в которой не было бы примеси полихлорированного дифенила или инсектицидов. Измененный климат перетасует экологическую колоду для каждого существа, которое дышит. Избежать индустриализма или спрятаться от климата невозможно. Отныне «природа» находится под наблюдением и подключена к оборудованию жизнеобеспечения. Авангарду 21 века приходится иметь дело с этими обстоятельствами и развиваться именно в таком мире.
Брюс Стерлинг, основатель движения Изумрудно-зеленого проектирования.
Проблемами окружающей среды я всегда занимался вроде как по принуждению. Я практически вырос в Йосемите Джона Мьюра, и, будучи ребенком, росшим в пригородах Калифорнии в течение последних десятилетий двадцатого века, я по уши влюбился в глубину, пространство и красоту гор. Они – отстраненные, безмолвные, стихийные, полные очевидных тайн – были всем, чего не было в моем мире участков земли с глинистой почвой, цемента и компьютерных технологий. Они были во всех отношениях одухотворенными и возвышенными, как церковь, за исключением ее догматизма и благотворительной распродажи домашней выпечки. Дикие леса Сьерры превратили меня в романтика, и, когда я попал в колледж в Атланте, меня уже весьма беспокоили вопросы дальнейшей судьбы природы – именно в той мере, чтобы начать что-то с этим делать. Я организовывал очистку рек и компании с подписанием писем, изучал классиков американской литературы, которые писали о природе, заседал в природоохранном комитете университетского сената. Я участвовал в пикетах на Капитолийском холме в Вашингтоне и протестовал против установок для переработки древесного сырья в стружку и против ядерных реакторов в Теннеси. Я даже участвовал в перехвате бразильского торгового судна на полпути в порт Саванны, чтобы не дать ему разгрузить незаконный груз амазонского красного дерева, на котором еще не высохла кровь туземцев.
Я всегда буду помнить то потрясающее ощущение целеустремленности, которое было у меня в тот день, когда наш небольшой ялик рассекал волны на рассвете, ощущение справедливой и запретной свободы подчинения своего будущего идеалам, в которые я верил. Тем более я никогда не забуду смятение и странное беспокойство, охватившие меня, когда дело было сделано, и мы направились домой через сумерки побережьем Джорджии. Это было установлено окончательно и бесповоротно: «мы против них», но я почему-то не был в мире с самим собой. И недели не прошло после моего двадцать первого дня рождения, как я с ужасом осознал, как далеко отошел от любви, идеализма и желания изменить положение вещей. На смену им пришли гнев, чувства разочарования и цинизма, что все более и более граничили с отчаянием. Я видел это и в моих друзьях. Это разъединяло нас, а когда крайняя необходимость общей миссии сводила нас вместе, мы противостояли остальному миру.
Я знал, что дни мои как эко-экстремиста были сочтены. Чего я еще не знал, так это того, что мне предстояло столкнуться с унынием, составляющим основу современного учения об окружающей среде, что потребуется более десяти лет, чтобы выбраться из-под его гнета, и что, куда бы ни завел меня мой путь как молодого активиста в последующие годы – от малолюдного биодинамического кооператива в сельскохозяйственных районах Миссури до разветвленных многоэтажных районов некоммерческого мира Сан-Франциско, – я шел проторенной дорожкой прямо в тупик. И только однажды, прошлой весной, мне, по сути, удалось вычислить, что здесь было не так. В тот день мне на стол попала книга «Изменение мира», которая снова вселила в меня гордость за то, что я профессионально занимаюсь проблемами окружающей среды.
Если ваша кровь зеленого цвета, как у меня, вы тоже можете быть под сенью крыльев, которые так близко к вам, что их и не разглядеть. Эта мертвая зона относится не столько к окружающей среде, сколько к нашему восприятию ее – и нашему восприятию самих себя. Для меня самый ключевой вопрос охраны окружающей среды из тех, с которыми мы сталкиваемся, - это не изменение климата, или голод, или биологическое разнообразие, или вырубка лесов, или генная инженерия, или что-нибудь еще в этом роде, - это вопрос, призванный определить, что мы делаем с этим, и здесь заключается наша затаенная двойственность в отношении рода человеческого и нашего присутствия на планете Земля.
«В специалистах по проблемам окружающей среды и в учениях об окружающей среде заложена и любовь к человечеству, и ненависть к нему», - сказал в теперь уже знаменитой речи в Клубе содружества в Сан-Франциско в 2004 году один самых противоречивых героев-экологов моего поколения. Его имя Адам Вербах, он описывал то, что
Лет за сто до меня в поляны и ледники Йосемита влюбился Мьюр и начал формулировать этику дикой природы, которая помогла сформировать первоосновы американского природоохранного движения. «Надежда мира – в первозданной дикой природе, - писал он, - великой, свежей, неиспорченной, нетронутой дикой природе. Оковы цивилизации падут, и раны будут залечены прежде, чем мы осознаем это». Как объясняет историк природоохранного движения Эндрю Кирк, Мьюр и другие ранние поборники природоохранного движения воздвигли жесткие дихотомии между природой и человеческой цивилизацией, между утопической чистотой дикой природы и загрязнением и деградацией индустриального общества. С их точки зрения, основной изъян современного человечества заключался в позиционировании себя над и за пределами мира природы, в обуздании ее энергии самим себе же на беду посредством механизмов и оборудования технологического предприятия. Поступая таким образом, мы ступили за пределы тонкой экологии природы, рискуя здоровьем и ставя под сомнение вопрос выживания видов и экосистем, в том числе и нас самих. На этот путь нас привела спесь, за счет которой мы видели себя отдельно от природы, и обратный путь лежит через то, чтобы снова стать ее частью. Тем не менее ирония нашего положения заключалась в том, что природа определялась с точки зрения, делавшей воссоединение невозможным; человеческое начало в свою очередь было непостоянной антитезой природному.
Эта остро выраженная дихотомия между человеческой природой и собственно природой явилась началом тернистого пути конфронтации между американскими учениями об окружающей среде и современностью. С подозрением относящиеся к промышленности, настороженно смотрящие на прогресс, а зачастую и враждебно настроенные по отношению к новшествам и инициативе, экологи двадцатого века сами попались в некую особую двойную ловушку. С одной стороны было желание добиться более яркого будущего для мира и для своих детей; с другой – страх того, что самые инструменты и технологии, которые могут привести нас к этому будущему, были величайшими врагами природы. Соперничающие друг с другом течения мысли подрывали веру в прогрессивные научные решения, и все это на фоне страстного желания сохранить чистоту природы, пока у нас еще есть шанс. Однако, по мере того как век прогрессировал от Хиросимы и Нагасаки к «Безмолвному источнику» Рейчел Карсон, становилось все сложнее и сложнее оставлять без внимания наши возможности разрушить мир. «В движении за охрану окружающей природы, - пишет Кирк, - растущая двойственность по отношению к технологиям обернулась законченной технофобией». При том страхе перед экологической катастрофой и постиндустриальным апокалипсисом, который с каждым десятилетием становился все более убедительным, многие увидели самое яркое будущее в том, чтобы быстрее вернуться к тому, как все было в прошлом.
Таково, в большей или меньшей степени, положение вещей в окружающей природе сегодня. Самые радикально настроенные и воинственные экстремисты продолжают бить в барабаны бунта против разрушающего действия торговли и промышленности. Деррик Йенсен, например, в своем недавно вышедшем двухтомнике «Эндшпиль» призвал к добровольному разрушению цивилизации во имя спасения мира. Даже основная масса мыслителей, резко несогласных с тактикой экстремистов, в целом поддерживает это послание. Возьмите, к примеру, популярного писателя-натуралиста Билла Маккиббена, который в своем бестселлере 2003 года «Довольно» сокрушается: «Мысль долгое время была в упадке, почти с самого начала цивилизации». В самой последней своей книге - «Серьезная экономия» - он страстно оспаривает саму идею прогресса, считая, что «надежное будущее» для нашей подвергнутой опасности планеты зиждется на возрождении малых культур и экономик. К какой бы части «зеленого спектра» вы ни относились, похоже, люди пытаются так или иначе нажать на тормоз, если не повернуть ход истории вспять.
Мечты Маккиббена о будущем, пронизанном простыми вещами – покупки на сельском рынке, наблюдение за птицами, выпечка для соседей – разделяют многие, и я с пониманием отношусь к этому. В мире гигантских торговых центров, постсовременного отчуждения и окрестностей, задыхающихся от канцерогенов и астмы, романтическая тяга к некоему идиллическому аграрному вчера может быть очень сильна. Тем не менее всякий раз, когда я предаюсь ностальгии по давно ушедшим годам, я в конечном итоге прихожу к тому, как ощущал себя когда-то в Саванне – в тупике, с подрезанными крыльями, до странности не в ногу со своим временем. Разве не современность нам следует благодарить за то, что большинство из нас не умерло от голода и болезней, или что свобода и равенство стали нашими основными правами, или даже за то, что мы достаточно знаем об устройстве мира, чтобы думать о вещах вроде глобальных экосистем? Кроме того, я все чаще задаюсь вопросом: по-прежнему ли движение назад представляется возможным выбором. Половина населения планеты моложе тридцати лет, треть моложе пятидесяти. (Это означает 2,2 миллиарда детей, если вы считаете.) Добавим лишь смешную тысячу работающих на угле фабрик к этому нагревающемуся земному шару за последующие десять лет и город размером с Сиэтл каждые четыре – семь дней. В течение грядущих десятилетий миллиарды людей мигрируют в незаконно занятые города развивающегося мира, чтобы выбиться из нищеты. Готовы мы к этому или нет, но мы стали на путь, который стремительно отрывает нас от мира, имеющего какой бы то ни было смысл даже по меркам двадцатого века. И будущее никого не ждет.
Так мы подходим к «Изменению мира», книге, вышедшей прошлой весной и сказавшей новое слово о природоохранной парадигме так откровенно в тему, что все мои «зеленые» схемы почти полностью как ветром сдуло, прежде чем я даже мог достать книгу из стильной суперобложки. «Изменение мира: руководство пользователя для 21-го века». Это еще и название группового блога, находящегося на «Worldchanging.com», откуда изначально были взяты материалы для книги. Опубликованная журналистом-экологом по имени Алекс Стеффен, «Изменение мира» является одной из основ быстрорастущей сети мыслителей, определяющей ультрасовременную «зеленую» повестку дня, которая заполняет разрыв между природой и обществом – звездный час. После доброй сотни лет исполненных благих намерений усилий, направленных на ограничение, сокращение и иного рода смягчение последствий нашего присутствия на планете Земля, они говорят: учениям об окружающей среде пора сделать что-то. Они отбрасывают долго сдерживавшие нас догматы классического «зеленого» подхода и сбрую движителей капитализма, высоких технологий и изобретательности людей, чтобы с места в карьер запустить производство экологически рационального будущего. Они называют себя «ярко-зелеными», и если вы насквозь пропитаны «темно-зеленым» (их термин) мировоззрением старой школы, они гарантированно заставят вас беспокойно поеживаться. Положительная сторона, однако, заключается в том, что они могут освободить вас, чтобы вы начали думать иначе.
Изменение мира черпает вдохновение из ряда речей, которые автор научной фантастики и кибер-гуру Брюс Стерлинг произносил на протяжении ряда лет ближе к рубежу тысячелетий, и из так называемого Изумрудно-зеленого движения, которому он положил начало. Известный в те дни скорее как один из отцов-основателей кибер-панка, нежели пророк нового учения об окружающей среде двадцать первого века, Стерлинг тем не менее начал публиковать собственное «пророчество» миру, провозглашая запуск передовой «зеленой» программы проектирования, которая принимала ценности общества потребления, вместо того чтобы отрицать их. Его миссия – взяться за изменение климата как самую острую эстетическую задачу. «Почему этот вопрос эстетический?» - спросил он у своей первой аудитории в 1998 году в Центре искусств Йерба Буэна в Сан-Франциско, недалеко от моего старого офиса в Совете по защите природных ресурсов. «Ну, потому что это вопиющая безвкусица – печься и потеть до полусмерти среди собственного мусора, вот почему. Довести до кипения и поджарить весь физический мир, но ни за что не расстаться с пагубной привычкой к углеводороду».
Объясняя логику «ярко-зеленой» платформы, Стерлинг пишет:
«Это вопрос тактики. Гражданское общество не реагирует достаточно эффективно на моралистическую брань. Есть небольшие группы там и тут, которые прекрасно сознают, что это безнравственно – причинять вред жизням грядущих поколений за счет мощного потребления сейчас: «темно-зеленые», консервативные меннониты, люди, добровольно избравшие путь простоты, гандийские ашрамы и т.д. Эти горячие активисты-волюнтаристы не проблема. Но они и не решают проблему, поскольку большинство людей не станут по собственной воле жить так, как они… Однако современное гражданское общество можно завести куда угодно, только бы это выглядело привлекательно, эффектно и соблазнительно. Таким образом, задача заключается, главным образом, в социальной инженерии. Общество должно стать зеленым, при этом оно с восторгом примет самый широкий спектр оттенков зеленого. Что необходимо, так это не естественный зеленый, или одухотворенный зеленый, или примитивистский зеленый, или потом и кровью доставшийся романтический зеленый. Эти оттенки зеленого уже были испробованы и зарекомендовали себя как недостаточно привлекательные. Миру нужен новый, необычный, соблазнительный, опосредованный, эффектный зеленый. Изумрудно-зеленый, если угодно».
В речи, с которой он выступил перед Обществом промышленных конструкторов Америки в Чикаго в 1999 г., Стерлинг развивает тему:
«Это не все эти расплывчатые, пофигистские, эклектичные постмодернистские штучки. Забудьте об этом, это уже прошло, это уже вчерашний день. Это должно быть узкое, доктринерское, исключительно мобильное движение. Изобретательное, а не эклектичное. Новое, не сляпанное из обрезков прежних тенденций. Смотрящее вперед и высокотехнологичное, а не средневековое рукоделие в духе Вильяма Морриса. Имеющее целью обилие чистой энергии, чистых товаров и чистых продуктов, не консервирующее грязную энергию и грязные товары и продукты. Импульсивное, а не расчетливое. Экспансивное, а не мелочное. Широко распространенное, а не нелегальное. Создающее новый порядок, а не ниспровергающее старый. Создающее новую культурную историю, а не оспаривающее прежнюю…
Время проектирования двадцатого века прошло. Сейчас все может быть похоже на все что угодно. Можно поместить минимальный элемент изображения любого цвета в любую точку на экране, можно поставить мельчайшую чернильную точку на листе бумаги, можно нашпиговать чип любым объемом функций. Пределы больше не лежат в рамках технологий. Пределы за пределами нашего зрения, люди. Это пределы, задаваемые привычками, раз и навсегда принятыми вещами, вещами, сказанными нам, реальностью, которую мы игнорируем. Перестаньте бояться. Проснитесь. Это ваше, если вы только этого захотите. Это ваше, если у вас хватит смелости».
Эта философия полностью поставила природоохранное мышление с ног на голову, сместив фокус от пороков, присущих человеческой природе, в сторону недостатков мира, сконструированного нами – именно «сконструированного», подчеркивал Стерлинг. Положение вещей сегодня такое, какое оно есть, казалось, подразумевал он, потому, не больше и не меньше, что мы сами так сделали – и нет никаких обоснованных причин оставлять все как есть. Его предложение основательно взяться за наведение порядка на земле и принять на себя роль хозяев значительно ослабляет «темно-зеленого» эколога во мне. Но на данном этапе истории не выходит ли этот вопрос за пределы семантики? Даже в клетках пингвинов Арктики содержится полихлорированный дифенил, на поверхности земли не осталось ни квадратного дюйма, который оставался бы «неповрежденным»; нет больше нетронутого «природного» состояния. В наших руках – нити глобальной судьбы, и легкая роскошь цинизма в отношении нашего творческого потенциала в части разрешения проблем начинает выглядеть катастрофически дорогим удовольствием. Наш не слишком-то достойный восхищения послужной список дает все основания быть осторожными и все поводы быть пессимистами. Но неужели риск быть оптимистом – это действительно риск, который мы с чистой совестью действительно не можем себе позволить?
Вера Стерлинга в основные перспективы творчества людей вызывает воспоминания о ранних утопистах, как, например, Букминстер Фуллер. «Я убежден, что творчество априори способствует целостности вселенной, что жизнь возрождается, а подчинение догмам лишено всякого смысла», - писал Фуллер в своей книге «Кажется, «я» - это глагол» в 1970 году, в том же году, когда мы провели наш первый День Земли. «Я пытаюсь, - просто заявлял он, - реформировать окружающую среду, вместо того чтобы реформировать человека». Идеи Фуллера повлияли на многих из ярчайших светил природоохранных учений двадцатого века, в том числе и на Стюарта Бранда, основателя «Полного каталога Земли» и интерактивного клуба «ПКЗ», ранней предтечи сети Интернет. Бранд взял на вооружение подход Фуллера и прошел с ним через шестидесятые и семидесятые, способствуя распространению технически безвредной «зеленой» контркультуры, которая изо всех сил тянула учения об окружающей среде из дикости в царство экологически рациональных технологий и социальной справедливости. «Мы как боги и можем так же преуспеть в этом», - писал он в оригинальной редакции «Полного каталога земли» 1968 года, и с тех пор ему удавалось удержаться на переднем крае эволюции прогрессивной мысли. Бранд пошел дальше и основал квартальное издание «Параллельная эволюция» (которое превратилось в «Обозрение всей земли»), организовал Конференцию хакеров, Глобальную деловую сеть и основал фонд. С возрастом, как он недавно упомянул в интервью «Нью-Йорк Таймс», он продолжал становиться «более рациональным и менее романтичным… Я по-прежнему вижу вред, причиняемый религиозным романтизмом, ужасным консерватизмом романтизма, застарелым пессимизмом романтизма. Это формирует определенный иммунитет к научному складу ума».
Многие вспоминают Полный каталог земли» с любовью, с какой говорят только о самых близких личных наставниках. «Это было что-то вроде «Google» в виде книги в мягкой обложке, и это за тридцать пять лет до появления собственно «Google», - вспоминает один из основателей корпорации «Apple» Стив Джобс, - это был идеализм чистой воды, переполненный аккуратными инструментами и великими идеями». Для Алекса Стеффена это место, «где целое поколение молодых психов вроде меня училось грезить фантастическими вещами». При этом в «Изменении мира» эти неортодоксальные «зеленые» мечты переросли в высокоскоростной «Полный каталог земли» для Интернет-поколения, во всех отношениях столь же изобретательного, идеалистичного и дерзки амбициозного, как и его предшественники. «В ближайшие лет двадцать пять нам необходимо сделать то, что еще не было сделано, - пишет Стеффен в своем вступлении к «Изменению мира». - Нам нужно сознательно перепроектировать всю материальную основу нашей цивилизации. Модель, на которую мы ее заменим, должна быть намного более экологически рациональна, предполагать значительный рост благосостояния для всех на планете, и не только функционировать в местах хаоса и коррупции, но и помогать преодолеть их. Уже это одно представляет собой задачу героического масштаба, но есть еще одна сложность: в нашем распоряжении всего один выстрел. На изменения уходит время, и именно времени у нас нет… Неспособность действовать достаточно смело может провалить все».
«Другой мир возможен» - гласит популярный лозунг мирового социального форума, ежегодного собрания активистов антиглобалистского движения со всего мира. Нет, возражает «Изменение мира», выдвигая лозунг: «Другой мир уже здесь». Действительно, «ярко-зеленое» учение об окружающей среде занимается не столько проблемами и ограничениями, которые нам предстоит преодолеть, сколько «инструментами, моделями и идеями», которые уже существуют для преодоления их. Он отказывается от унылого протеста и несогласия в пользу стимулирования уверенности в конструктивных решениях. Как Стерлинг сказал в своей первой речи об Изумрудно-зеленом проектировании, посвященной Вильяму Гибсону: «Будущее уже здесь, оно пока еще недостаточно хорошо распространено».
Разумеется, никто точно не знает, на что будет похоже «ярко-зеленое» будущее; это станет ясно только в процессе построения. «Изменение мира: руководство пользователя» - шестьсот страниц, и едва ли найдется в этом роге изобилия рецепт, который занял бы хоть пару из них. Это вдохновенные залежи информации, не знаю даже, как показать их с лучшей стороны, но это также представляет удивительно интегрированную платформу для немедленного творческого действия, что-то вроде «ярко-зеленого» свода правил, основанного на лучших знаниях и инновациях, – и постоянно открытую для усовершенствований.
Для начала ключевые принципы «Изменения мира» основываются на концепции экологического следа. «Экологические следы дают нам метафору для понимания нашего воздействия на планету и значения экологической рациональности», - пишет Стеффен. «Они сводят это воздействие к простой цифре и измеряют ее в переводе на площадь». Ваш экологический след представляет собой участок земли, необходимый для обеспечения вас всем потребляемым, как прямо, так и косвенно, – от воды, жилища и электричества до пищи, которую вы едите, грузовика, на котором ее привезли в магазин, бензина, потраченного этим грузовиком, и даже дорог, по которым он туда добирался. Поделите планету миллиардов на шесть с половиной равных частей, и вы получите так называемый единопланетный след, являющийся справедливой и экологически рациональной долей каждого человека в имеющую предел материальную базу. Здесь, на Западе, раз в пять или десять превышают это размер, и «ярко-зеленый» итог говорит о том, что у нас осталось около тридцати лет на то, чтобы сократить эту цифру до одного.
Если вы не думаете, что можете достигнуть такого примерно восьмидесяти- или девяностопроцентного сокращения своих потребностей в возможностях планеты, если откажетесь от лишней лампочки и потратитесь на органические продукты питания, забудьте об этой затее. Купите себе «Prius», установите солнечные панели, наденьте искусственную кожу – что бы ни было, для «ярко-зеленого» будущего вы не можете продолжать покупать по-прежнему. В «Изменении мира» это называется «мифом об индивидуальной ответственности за образ жизни». Небольшие шаги хороши, говорит Стеффен, но они не приблизят наши экологические следы к единопланетному стандарту, поскольку они не преобразуют экологически нерациональные системы и инфраструктуры, которые укоренились в нашей жизни:
«Нам больше не нужна переработка отходов, нужна совершенно новая система производства по замкнутому циклу, и независимо от того, сколько жестяных банок я раздавлю, мои личные действия на уровне потребителя играют незначительную роль в том, чтобы привести нас туда, куда нужно. Даже миллионы дополнительных экопотребителей не приведут нас туда. Вместо этого нам, как мне кажется, необходимо глобальное движение мыслящих людей, которые понимают систему, в которую мы заложены, которые активно добиваются лучшей модели и чертовски умны в части передачи видения своих действий своим собратьям».
Канадский эколог Вильям Риз, который придумал понятие «экологический след» в 1992 году, соглашается с этим. «Мы все на одном корабле, - сообщил он недавно в интервью «Ванкувер Сан». – И что мы там делаем в своих каютах, на курсе практически никак не отражается». (А тем временем нам все равно необходимо покупать всякий хлам, при этом «ярко-зеленый» дух предполагает меньшие затраты времени на мелочи и больше времени на выработку стратегии более крупных покупок, чтобы поддержать появляющиеся новшества и помочь усилить рынок в плане экологической рациональности.)
Когда дело доходит до изменения структур и систем, являющихся настоящей основой совместной жизни на одной планете, «Изменение мира» берет на себя инициативу двух из наиболее знаменитых на сегодняшний день представителей «ярко-зеленого» учения об окружающей среде - Вильяма Макдоноу, архитектора из Вирджинии, и немецкого химика Михаэля Браунгарта, авторов «От колыбели к колыбели: заметки о том, как мы поступаем». На протяжении более двадцати лет эти наделенные даром предвидения пионеры экологически умного проектирования прилагали все усилия к тому, чтобы вывести промышленность и архитектуру двадцатого века из употребления за счет концепции уничтожения отходов от зданий, производственных процессов и движения материалов. «Достижение экологически рациональной системы потребления и производства предполагает не только сокращение последствий нашей жизнедеятельности на этой планете, - настаивает Браунгарт, - но и преобразование этого следа в источник новых ресурсов для систем, которые от них зависят». Он и Макдоноу высказали простой революционный афоризм – отходы равны пище. Каждая структура, процесс и продукт, которые они проектируют, привязаны к замкнутым циклам, которые используют материалы только двух видов: «биологические питательные вещества» представляют биологически разлагаемые материалы, которые можно безопасно выбрасывать по завершении их жизненного цикла; «технические питательные вещества» - это биологически неразлагаемые материалы, как, например, металлы и полимеры, которые можно использовать бесконечно в промышленных цепочках. Все остальное сворачивается как можно скорее, и мир будет отвечать такому стандарту, в котором мусорные свалки и загрязнение будут пережитками прошлого. Чтобы добраться до такого мира, нам необходима свобода анализировать каждый этап жизненного цикла каждого продукта и услуги, которыми мы пользуемся, а это означает новый уровень прозрачности и ответственности всего рынка.
Эта идея, столь же революционная, сколь смещение к парадигме проектирования «от колыбели к колыбели», представляет собой всего лишь часть «ярко-зеленого» будущего. Это будущее будет также намного более урбанистическим. «Жители Манхэттена потребляют меньше ресурсов и меньше энергии, чем кто бы то ни было еще в Америке, - пишет Стеффен, – даже люди, живущие в супер-эффективных зеленых домах в сельской местности». По сути, плотность городского населения и застройки – это не только один из лучших двигателей экологически рационального потребления, это еще и одна из наиболее оптимальных стратегий сохранения дикой природы. Отказ от расточительного и неэффективного заселения пригородов и приучение к плотной интеграции гармонично сочетающихся городских сообществ с сельскохозяйственными озелененными территориями и здоровой естественной средой обитания будут играть решающую роль в построении единопланетного общества. «Эстетика учения об окружающей среде предполагает любовь к деревням и ненависть к городам,» - писал Стюарт Бранд в «Технологическом обзоре».
«Несколько лет назад мои взгляды изменил один знакомый индус, который рассказал, что в индийских деревнях женщины подчинялись мужьям и старшим членам семьи, толкли зерно и пели. Но, как объяснил знакомый, когда индийские женщины перебрались в города, они нашли работу, занялись бизнесом и образованием своих детей. Они стали более независимы, поскольку их религиозная вера утратила прежний фундаментализм. Урбанизация – это самый мощный и внезапный сдвиг человечества в истории. Если экологи примут ее и возглавят ее, они будут вознаграждены».
Где бы в мире мы ни наблюдали демографический поворот от деревни к городу, поясняет Бранд, ежедневно около двухсот человек покидают сельскую местность, чтобы жить в городе, и в этом году городское население планеты перешагнуло пятидесятипроцентный рубеж – стабилизируется кривая рождаемости и роста населения. Это хорошо для развивающихся наций, находящихся под экономическим, экологическим и социальным давлением, прежде не виданным на Земле, потому что рука об руку с проблемами урбанизации идет беспрецедентно бурный рост возможностей. Как считает Стеффен, именно «ярко-зеленое» видение экологически рационального развития рассматривает «застарелые социальные сложности и сложности, связанные с экологической рациональностью, как проблемы, предполагающие решение посредством сознательного и контекстно-зависимого применения инноваций». Но эти решения не придут от развитого мира, предостерегает он. Они будут созданы «на улицах городов развивающегося мира, молодым поколением, которое еще только вступает в свои права. Им не нужны наши ответы; им нужны инструменты, чтобы найти и разделить свои собственные ответы». В этом смысле «Изменение мира» поддерживает открытые исходные модели проектирования, авторского права и лицензирования, которые способствовали бы сотрудничеству, увеличению приемлемости решений в местных контекстах и позволили бы свободно переоснастить технологии, чтобы идти в ногу с эволюционирующими реалиями на земле. Они также призывают к «чехарде» дорогих инфраструктур первого мира и переходу непосредственно к передовым технологиям в развивающихся странах, прокладыванию линий для сотовых телефонов и установке опор для солнечных батарей. Чем больше мы все вместе будем ткать мир как открытое и доступное полотно информационных технологий, полагают они, тем более шаткая напряженность «между городскими возможностями и городским упадком» будет в состоянии качнуться в сторону «ярко-зеленого» будущего.
Радикальные инструменты «Изменения мира» для завтрашнего мира отмечены более, много более – некоторые из них знакомы по основным экологическим программам (чистые возобновляемые источники энергии, карбоновый нейтралитет, экологически рациональный транспорт и сельское хозяйство, экологическая корректность), а некоторые меньше. В последней категории особенно выделяется один аспект. Как считает, по крайней мере, Стерлинг, «ярко-зеленая» парадигма будет полностью свободна от духовных или мистических подтекстов. «[Это] для нас просто абсолютное проклятие, - заявил он в день инаугурации движения Изумрудно-зеленого проектирования. - Если это не пройдет смотр в журнале «Скептический опросник», мы не желаем об этом знать. Не то, чтобы мы намеревались затеять принародную драку с духовно мотивированными «зелеными» и прочими хиппи, на которых снизошло озарение. Это бесполезная трата времени, как попытки разделаться с квакерами и консервативными менонитами. Мы будем просто тихо их игнорировать, как собственно и делают все остальные».
Поскольку я относился к тем самым «хиппи, на которых снизошло озарение», то я могу понять, что именно отталкивало Стерлинга. Сегодня старомодный «темно-зеленый» мистицизм старого мира – род духовности, которая почитает землю, отмечает полнолуние, солнцестояние и урожай и идеализирует простую пасторальную жизнь, – часто заставляет прогрессивно мыслящий народ всех мастей идти в другом направлении. Но мы должны убедиться в том, что не выплеснем с водой и ребенка. Учение об окружающей среде само по себе зародилось из «открытия» природы восьмидесятых и девяностых – духовного пробуждения, если таковое и было, – в котором европейский романтизм и более поздний американский трансцедентализм начали созерцать эстетическую красоту мира и увидели – отраженными в зеркале – новые и невидимые глубины самих себя. Неслучайно появление учения об окружающей среде как движения в конце 60-х произошло в связи с тем же романтическим пробуждением популярной контркультуры. В 1968 году НАСА выпустила первые фотографии всей Земли, сделанные из космоса лунной миссией «Аполлон 8», и тот знакомый снимок зелено-голубого шарика, одиноко плавающего в черной бесконечности, украсил обложку первого «Полного каталога земли» Бранда. Люди поместили снимок на значки для Дня Земли в 1970-м. Вернувшиеся астронавты говорили, что видели планету без стран и границ, дом, который больше был похож на дом, чем те места, в которых они выросли. Джеймс Лавлок, чья «Гипотеза Геи» предложила видение Земли как единого живого супер-организма, назвал это самым выдающимся изображением из всех, которые он когда-либо видел.
«Когда люди посмотрят на Землю извне, - предрекал ученый НАСА Джон Оро, -произойдет нечто странное [и] революционное: люди начнут думать иначе». И он был прав. Тогда это было, как будто некое космическое отверстие стало приоткрываться в умах людей, что способствовало сдвигу от этнических и национальных особенностей к более широкому резонансу во взаимоотношениях с остальным миром. Это пробуждение к искреннему единству и близости со всей природой и жизнью – то же самое, что я сам обнаружил, когда молодым гулял по доисторическим секвойевым рощам и испещренным люпином долинам Йосемита. Это и есть краеугольный камень экологического сознания, именно та платформа связанности и ответственности, что делает возможными темный, яркий и прочие оттенки зеленого. Оно изменило весь путь исторического развития индустриализированного мира прежде всего. Если хотите, чтобы вас мучили кошмары, просто представьте себе, как бы выглядела наша планета сегодня, если бы не этот расцвет духовности и моральной восприимчивости в рамках постсовременной культуры в шестидесятые и семидесятые годы в ответ на бездумную эксплуатацию природы и безудержный материализм современного общества. Это были десятилетия основных природоохранных законодательных актов Америки, от закона о защите дикой природы до закона о чистом воздухе, закона о контроле за загрязнением воды, закона о политике в области окружающей среды и закона о вымирающих видах, при этом, безусловно, обязаны мы этим эволюции сознания.
В этом изобилии высокотехнологичных решений и эффектного зеленого потребления Стерлинг, кажется, обо всем этом забывает. «Киберзеленые» одерживают верх», пишет он в недавней публицистической статье для «Вашингтон Пост», поскольку в отличие от остального природоохранного мира «они не имеют отношения к духовному потенциалу, человеческой порядочности, красоте простоты, миру, справедливости или чему-нибудь еще недостижимому. «Киберзеленые» занимаются вещами, которые люди хотят, а именно здоровьем, сексом, шиком, горячими продуктами, необычными диапазонами частот, техническими новшествами и тоннами денег». В то время как он явно наслаждается ролью провокатора, его анти-духовный триумфализм не только недальновиден, но и беспорядочен. Уговаривая нас стать специалистами по проблемам окружающей среды одним махом, он берет и осмеивает самый импульс, который побуждает нас сделать это сразу после этого. Такого рода гипербола явно обречена на провал, но она также указывает на глубокую иронию в рамках «ярко-зеленого» движения в целом. И действительно, наибольшая опасность для «ярко-зеленого» движения сегодня, похоже, заключается в том, что делает его прогрессивным, – в его попытке интегрировать постсовременное экологическое сознание в современный проект экономического и социального прогресса – это то же, что угрожает утащить его назад в чрезмерно материалистическую ориентацию в направлении экологической рациональности и глобального развития.
К счастью для «ярко-зеленых», их центр тяжести еще пока не установился. У движения много голосов, и голос Стерлинга – это всего лишь один из них. Многих привлекает необузданный материализм, так же, как и Стерлинга, если только не так громогласно; другие, похоже, признают, что беспощадный прагматизм в движении вперед не обязательно означает сглаживание до наименьших общих знаменателей вроде пресловутых «секса, шика … и тонн денег». Временами прогрессивные экологи определенно были в состоянии принять технологический оптимизм и изобретательность капитализма, не отрицая духовный идеализм, и нет никаких причин, почему бы они не могли сделать это снова. Баки Фуллер, например, был человеком, для которого определенная благоговейная глубина казалась синонимом состояния прогресса. «Сейчас я живу на земле, - писал он, - и не знаю, где я. Я знаю, что я не категория, не предмет – существительное. Кажется, я глагол, эволюционный процесс – интегральная функция вселенной». Бранд также всегда придерживался более богатых, более интегрированных взглядов. Один из его текущих проектов называется «Часы Долгого Сейчас», механические часы, которые будут сконструированы рассчитанными на 10000 лет, в пустыне Невада, которые бы тикали по одному разу в год, били раз в сто лет и выпускали кукушку раз в тысячелетие. Идея создания общественной иконы «мистической глубины», которая обеспечила бы концепцию «глубокого времени», была проведена с помощью фотографий Земли из космоса для нашей осведомленности о состоянии окружающее среды.
В продолжение определения и консолидации следующего этапа «зеленого» движения для двадцать первого века, возможно, понимание нарождающейся сферы всеобъемлющей экологии поможет нас сориентировать. Экологический философ Михаэль Циммерман является соавтором «Интегральной экологии», которая выходит в свет в 2008 году. «Среди современных экологов существует такое отвращение к современности, - сказал он в интервью «Просвещение – что это?», - что их толкование современной истории всегда окрашено наимрачнейшими тонами. Но нет возврата к наивным временам, когда люди резвились, подобно животным. Слишком поздно». В то же время интегральная экология оспаривает, что мы принимаем мантию и моральное бремя абсолютного творческого контроля над биосферой. Мы должны убедиться в том, что не потеряем связь со здравомыслящими людьми, такими, как Джон Мьюр, огражденных от современности в первую очередь. «Большинство людей находятся поверх мира, но не в нем», - писал Мьюр в книге «Джон с гор» в 1938 году. «[У них] не было сознательной симпатии или взаимоотношений с окружающим их миром – нераспространенные, разделенные и непоколебимо одни, как отполированные морские камешки, они соприкасались, но были разделены». Это не только точка зрения, давшая начало экологической осведомленности, поясняет Циммерман, это точка зрения, достаточно восприимчивая и сложная, чтобы поддерживать ее:
«Учение об окружающей среде должно равняться на эволюционную, даже прогрессивную интерпретацию истории человечества. События современности замечательны, включая освобождение человечества от ужасных политических систем, уничтожение рабства, уничтожение нищеты, развитие науки, отделение церкви от государства, эволюцию прав женщин… Я имею в виду, что это не тривиальные достижения. Однако современность имеет и свою обратную сторону, которая заключается в продолжающемся господстве одних видов над другими и в некотором роде сознательном невежестве временами в отношении нашей зависимости от мира природы. Но решение заключается не в отказе от современности и откату к досовременным общественным формациям, что было бы катастрофой. Единственное решение заключается в поощрении и содействии дальнейшему развитию человеческого сознания, а также институтов и практик, необходимых для поддержания его. Мы должны быть в состоянии идти вперед конструктивно, открывать и предвидеть возможности дальнейшего развития при уважении ко всему, что было прежде».
Кризис, с которым мы сталкиваемся, «немыслим», любит говорить Алекс Стеффен. Решения, которые нам предстоит воплотить, продолжает он, пока еще «невообразимы». И между этими двумя, казалось бы, обескураживающими полюсами лежит освобождающая перспектива «ярко-зеленого». Проложить путь за пределы комфортных зон в неизвестное, предлагают они, может быть единственным реальным шансом на выживание, который у нас остался. Дать зайти так далеко, нажимая обеими ногами на педали газа (гибридного), может стать единственной возможностью двигаться достаточно быстро.
«Самое важное, что профессионалам в области экологической рациональности предстоит предложить в будущем, - это не готовые решения, - пишет Алан Аткиссон, сотрудник «Изменения мира», - «но способность импровизировать, адаптироваться, менять и воображать себе еще более утопические, но все же целесообразные идеи о том, как преобразовать глобальную цивилизацию или спасти попавшие в беду экосистемы. Это потребует еще больше усилий, больше творчества, больше риска… В течение следующих нескольких лет люди, которые работали над вопросами экологической рациональности, особенно там, где это касается взаимозависимости климата и энергии, пройдут серьезное испытание – не сопротивлением их идеям, а растущей их востребованностью. «Возможно, самое главное наше достояние в этом смелом предприятии, сочетающем возможности и неопределенность, будет заключаться в желании подвергнуть сомнению все – мужество не искать легких путей, а настаивать на поиске верного пути. Изменение мира само по себе представляет реальный пример того, как схватились в честном поединке с полной интегрированной матрицей экологической рациональности, и так, как мы не видели прежде. Похоже, все подлежит переосмыслению, и ничто не оставлено без внимания – включая и некоторых из крупнейших священных коров учения об окружающей среде.
Два года назад, например, Бранд опубликовал работу под названием «Экологические ереси», в которой призвал серьезно пересмотреть два из наиболее неприкосновенных вопросов дня: биотехнологию и ядерную энергию. Если учесть предсказуемые бури разногласий, аргументы Бранда были самыми практичными. В отношении генной инженерии он полагает, что вызывающий коленный рефлекс антикорпоратизм одержал верх над наукой и что генетически модифицированные продукты и микроорганизмы имеют потенциал для решения проблем голода и болезней в развивающемся мире, производства новых, более чистых видов топлива и борьбы с нашествием нехарактерных видов. По ядерному вопросу он считает, что наша острая потребность в безуглеродном производстве энергии и предотвращении «вселенской перманентной катастрофы» глобального потепления превосходит риск производства ядерной энергии и ядерных отходов, объем которых хоть и велик, но тем не менее известен. Некоторые выдающиеся экологи согласны с ним, в их числе и Джеймс Лавлок, и по обе стороны баррикад идут горячие дебаты. Изменение мира приходит к согласию с Брандом по вопросам биоинженерии и – в меньшей степени – по вопросам ядерной энергии, считает сооснователь веб-сайта Хайме Кассио:
«Неприязнь «ярко-зеленых» к ядерной энергии коренится, скорее, в ее централизованной инфраструктуре и устаревших технологиях, чем в страхе перед атомами или отвращении к ним. Экологическая ситуация, в которой мы находимся, требует быстрой обучаемости, быстрого повторения, распространенных и совместных технологических мощностей, не системы, которая качает, как насосом, долларовые вливания и оставляет нас увязшими в технологиях на грани морального устаревания. Если нам нужна устойчивость к внешним воздействиям, гибкость и инновация, ядерная энергетика – это не самая лучшая стартовая площадка. Что касается биотехнологий, устойчивость к внешним воздействиям, гибкость и инновации здесь вполне возможны, по меньшей мере, в течение не одного года».
Через несколько лет я с нетерпением жду возможности принять участие в творческом раскрытии будущего, такого яркого и такого зеленого, что сегодня пока невозможно себе представить. И в то время, как авангард эко-философов в «Изменении мира» и т.д. старается подвергнуть сомнению все, перестроить все наши «темно-зеленые» предположения и избавиться от старых священных коров, я надеюсь, они не сотворят священную корову из духовности. Если будущее учения об окружающей среде зависит от эволюции не только наших физических обстоятельств и общественных формаций, но также и более глубоких структур сознания и культуры, самый важный вопрос из всех может заключаться в желании «ярко-зеленого видения» экологической рациональности и потребности расшириться достаточно для того, чтобы охватить эти внутренние параметры.
Хорошие новости, я думаю, это удастся. Если Циммерман прав, характеризуя «темно-зеленые» призывы к романтическому возвращению к природе как отражающие некий род ностальгии по более старым, надежным, более знакомым структурам сознания в нас самих, тогда почему бы призывам к «ярко-зеленому» будущему не стать призывами к полному освобождению от них, давая пространство для чего-нибудь, пока неизвестного? В «ярко-зеленом» мировоззрении моральное обязательство принять судьбы мира ответственно и осторожно в собственные руки прямо сейчас или риск потерять все действительно неотделимы от волнующей возможности, присущей человеческой способности к прогрессу, сделать жизнь лучше, богаче и более процветающей, чем когда бы то ни было еще в истории. И мне кажется, это не просто голос технологического оптимизма. Это голос самого духовного импульса.
Букминстер Фуллер
Американский мыслитель-утопист и конструктор, изобретатель геодезического купола и автор почти двадцати книг, в том числе «Руководства по эксплуатации космического корабля под названием «Земля»» и «Критического пути», его попытки в корне сломать наше видение технологии, архитектуры и окружающей среды, стали провозвестниками движения, ныне известного как «зеленей зеленого».
, по моему опыту, представляет собой наиболее сложную часть изнанки «зеленого сознания» – «мизантропическую ностальгию», еще до того как современное общество разгромило партию природы и разрушило все. «Поскольку мизантропия на политическом уровне сродни суициду, - продолжал он, - она заслуживает того, чтобы оставаться в неофициальной сфере. Но на протяжении лет – и простые американцы чувствовали это – средства массовой информации гиперболизировали ее, а на заре природоохранного движения самые проницательные консерваторы видели возможность эксплуатировать ее. Эйн Ранд, например, видел первичный мотив деятельности специалистов по проблемам окружающей среды в ненависти к достижениям, к разуму, к человеку, к жизни». «Я встречался раз с Вербахом в Вашингтоне в 1995 году, незадолго до того как он стал самым молодым президентом клуба «Сьерра» - в возрасте двадцати трех лет. И до сих пор не могу не задаваться вопросом: не заставила ли его оценка существующего положения вещей перевернуться в гробу отца-основателя клуба «Сьерра» великого шотландского натуралиста Джона Мьюра.
Самый ключевой вопрос охраны окружающей среды из тех, с которыми мы сталкиваемся, - это не изменение климата, или голод, или биологическое разнообразие, или вырубка лесов, или генная инженерия, или что-нибудь еще в этом роде, - это вопрос, призванный определить, что мы делаем с этим, и здесь заключается наша затаенная двойственность в отношении рода человеческого и нашего присутствия на планете Земля.
Алекс Стеффен
Брюс Стерлинг.
«В ближайшие лет двадцать пять нам необходимо сделать то, что еще не было сделано. Нам нужно сознательно перепроектировать всю материальную основу нашей цивилизации».
Алекс Стеффен.
«Урбанизация – это самый мощный и внезапный сдвиг человечества в истории. Если экологи примут ее и возглавят ее, они будут вознаграждены».
Стюарт Бранд.
Стюарт Бранд
Михаэль Браунгарт и Вильям Макдоноу
«Достижение экологически рациональной системы потребления и производства предполагает не только сокращение последствий нашей жизнедеятельности на этой планете, но и преобразование этого следа в источник новых ресурсов для систем, которые от них зависят».
Михаэль Браунгарт.
«Сейчас я живу на земле и не знаю, где я. Я знаю, что я не категория, не предмет – существительное. Кажется, я глагол, эволюционный процесс – интегральная функция вселенной».
Бакминстер Фуллер.
И в то время как авангард эко-философов в «Изменении мира» и т.д. старается подвергнуть сомнению все, перестроить все наши «темно-зеленые» предположения и избавиться от старых священных коров, я надеюсь, они не сотворят священную корову из духовности.
, авторы «От колыбели к колыбели: заметки о том, как мы поступаем», ведущие поборники философии экологической рациональности, которая вместо скудости и ограничения принимает изобилие и богатство за отправную точку для промышленного и архитектурного проектирования. Их труд заложил наиболее значительные основы для «ярко-зеленого» переосмысления современной промышленности и торговли. – основатель «Полного каталога земли», влиятельного издания, – внес вклад в развитие нарождающейся сети Интернет, предсказывал тенденции и пропагандировал новое природоохранное и социальное мышление с 1960-х. Его непрерывно эволюционирующие идеи вдохновили и просветили целое поколение экологов, включая и самые выдающиеся светила «ярко-зеленого» движения. Писатель, автор научно-фантастических книг и футурист, более всего известный благодаря статьям в журнале «Wired» и влиянию на жанр кибер-панк, также стоит у истоков новаторского движения за «зеленое» проектирование, именуемого «Изумрудно-зеленое проектирование». Радикальный подход Стерлинга к учениям об окружающей среде, включая принятие ценностей общества потребления и высокотехнологичных решений, способствовали возникновению «Изменения мира». – передовой мыслитель в области глобальной экологической рациональности, один из основателей «Изменения мира», международного Интернет-журнала, собравшего немало положительных отзывов за последние несколько лет как передовой край природоохранной мысли. Его авторству принадлежит понятие «ярко-зеленый», которое сейчас приобретает популярность. (1895 – 1983)
ИЗУМРУДНО ЗЕЛЕНАЯ ТЕНЬ
