Космос, Психика и Ты

Карл Юнг нарисовал карту потайных уголков человеческой психики. Пьер Тейяр де Шардена обладал духовным видением развивающегося космоса. Узнайте, как выдающийся психолог и иезуитский священник радикальных взглядов определяют способ того, как вы представляете себе то, что должно случиться.

Автор: Картер Фиппс

Я слишком молод для того, чтобы помнить, когда начался Нью Эйдж. Но где-то между миром и любовью Вудстока в 1969 году и странной веселостью книги Рональда Рейгана «Утро в Америке» 1984 года, духовность в Америке приняла левый оборот. Появившиеся доктрины сознания 1960-х годов прошли свой собственный путь преобразований и в 1980-х годах приняли обновленный облик. Одна книга, отлично уловившая дух Нью Эйдж, была опубликована под названием, которое, должно быть, было мечтой торговца, поскольку в высшей степени было созвучно поколению бумеров, которые стали старше, мудрее и богаче, но все еще были движимы желанием изменить самих себя и мир. Называлась эта книга «Аквариумный заговор: личная и общественная трансформация в 1980-х годах». Это была как книга, так и манифест, «руководство по Нью Эйдж», как газета назвала ее «США Сегодня». Ее автором была Мерилин Фергюсон, популярная писательница-ученая, которая провела большую часть 1970-х годов, исследуя новаторские идеи на самые разные темы и делая их доступными для чтения всем желающим.

Что сделало её работы значимыми, так это её обширные связи. Она общалась с огромным количеством лидеров в самых разных областях, и благодаря этому, она, казалось, держала палец на пульсе будущего. В конце 90-х годов редакционная коллегия данного журнала рассматривала возможность интервью с Фергюсон именно на эту тему – Будущее - почти двадцать лет после того, как её манифест поразил публику. Это произошло во время научного исследования на данную тему, когда я натолкнулась на факт, который никогда не забуду: малопонятная информация, которая меня поразила до глубины души в тот момент и которая продолжает влиять на меня, когда я обдумываю суть нового столетия, в которое вступило человечество. Казалось, что когда Фергюсон собирала материал для своего произведения, то опрашивала каждого, с кем взаимодействовала: сотни учёных, философов, исследователей, академиков, мистиков и других, кто занимал лидирующие позиции в своих областях знаний - она спрашивала, кто был тем самым главным человеком, что повлиял на создание их работ и формулировку идей? Личность, которая среди ответов является второй по значимости, не удивит никого, потому что это выдающийся психолог Карл Юнг. Но человек, который стал первым среди них, весьма удивил меня, – иезуитский священник и палеонтолог Пьер Тейяр де Шарден.

Почти три десятилетия прошло с момента написания работы Фергюсон, за эти годы движение Нью Эйдж насладилось своими пятнадцатью минутами пребывания на «исторической сцене» и отреклось от известности. Но поскольку наше мировое сообщество входит во второе десятилетие данного молодого столетия, то влияние Карла Юнга и Пьера Тейяра де Шардена, возможно, ощутимо больше, чем когда бы то ни было. Как каменные охранники, стоящие у ворот в будущее, Юнг и Тейяр продолжают тонко и глубоко творить голоса и перспективы, которые определяют передний край нашей современной культуры. А те голоса по очереди оказывают влияние на наше коллективное восприятие, понимание, и что самое главное, на наш ответ вызовам, которые бросает нам новый век. Ввиду этого вырисовывается интересная ситуация, поскольку эти два продуктивных и креативных мыслителя представляют оригинальные и противоположные видения жизни и реальности.

Юнг, великий специалист по человеческой психике, который научил нас смотреть внутрь и вглубь себя так, как мы прежде никогда не делали, тем самым, демонстрируя нам удивительную широту и глубину человеческой психики и раскрывая мифические, архетипические и обезличенные силы, которые действуют в спрятанных пещерах нашего сознания. Тейяр, великий предсказатель эволюции, который научил нас смотреть по-новому вперед и вверх, раскрывая огромнейший эволюционный контекст, в котором обнаруживается драма человеческой жизни, оживляя нашу веру в будущее и возрождая великое чувство значимости и целенаправленности сознания человека. Оба они навсегда изменили наши понятия о том, что значит, быть человеком, и оба предлагают новые системы взглядов на уникальные перемены, с которыми сталкивается наша постсовременная общественность. Оба они проделали огромнейшую работу в самые тяжелые времена двадцатого столетия, творя свое видение из сырого неперспективного материала, относящегося к двум мировым войнам и миру, который частично сошел с ума. Оба находились в поиске ответов на тот хаос и искали новое направление для уцелевших, в надежде дать людям в последующих десятилетиях инструменты, при помощи которых они смогут изменить общество. И оба предоставили свои идеи, которые образуют несколько наиболее значительных современных попыток сформировать новое мировоззрение.

Мне кажется, что эти два необычных видения в каком-то смысле являются отцами- близнецами двадцать первого столетия, которых переполняют разные и порой противоречивые идеи относительно того, как вырастить их преждевременного ребёнка. По сути, после проведённого времени за исследованием работ этих двух людей и размышлений о влиянии их работ, я начинаю верить в то, что определённое направление, в котором работало эти две символические фигуры и тех, кто последовал их учению, является одним из наиболее ошибочных в наше время, и что, в конце концов, мы должны сделать выбор относительно того, хранить ли им верность. Ставки очень высоки. В это время постсовременной отчуждённости, экстремального индивидуализма, природного кризиса, цивилизационного конфликта, технологического триумфа, массивной глобализации и духовного смятения, мы всё ещё не сформировали мировоззрение, которое смогло бы соединить наше чересчур разнообразное и разделённое общество воедино и безопасным способом препроводить его в развивающееся новое тысячелетие. Таким образом, к кому же мы обратимся за ответами? К проницательности швейцарца, который сам себя описал в качестве «колдуна-доктора», или к видениям непостижимого революционера-католика? Для того чтобы наиболее чётко прочувствовать правильность выбора, который предстоит нам выбрать в преддверии столкновений с вызовами наступающих десятилетий, мы должны лучше понять этих двух уникальных людей и природу переворота в умах, которому они способствовали в немалой степени.

«Вдруг на меня обрушилось ошеломляющее переживание, которое словно появилось из плотного облака. Я сразу понял: Теперь я есть Я! Словно бы за моей спиной появилась стена из тумана, и за этой стеной я еще не был «Я». Но в этот момент я встретился с собой. До этого я тоже существовал, но все просто случалось со мной, а теперь я встретился с собой. Я знал: теперь я есть Я: Я существую».

Карл Юнг, описывая своё переживание в двенадцатилетнем возрасте.

Если бы вам захотелось стать частью центра деятельности культуры в 1875 году, то от Цюриха, Швейцария, находилось место, где стоило бы родиться. Мир, говорящий на немецком языке, тогда являлся вершиной интеллектуальной деятельности. Этот мир видел уже много революций, которые прошли через его коллективный разум в течение девятнадцатого столетия, и был на грани увидеть еще одну в начале двадцатого столетия, до того, как начал бы свой медленный уход в свое собственное сумасшествие. Карл Густав Юнг родился в семье пастора в 1875 году недалеко от Цюриха и, хотя большую часть своей жизни он провел в своей родной Швейцарии, к концу жизни он был известен всему миру. Вместе с Зигмундом Фрейдом, Альфредом Адлером и другими, Юнг стремился сдернуть покров тайны с человеческой психики, дав жизнь понятию, которое позже назовут «глубинная психология». Поскольку это была неизведанная область, эти «психоаналитики» нырнули в таинственные воды психики, ими двигал интерес и любопытство, они хотели понять, что составляет комплексную природу субъективного Я. То, что они обнаружили, изменило наши представления о себе и о мире. Под вроде бы прямыми мотивациями сознательного Я, они изобразили целый мир скрытых желаний, полусознательных мотиваций и бессознательных конфликтов, которые определяли судьбу «я» и, в значительной степени, всего нашего общества. Для тех, кто родился во второй половине двадцатого века, возможно, даже сложно представить и оценить, насколько новую область внутреннего мира открывали эти два Магеллана. Их слова: интроверсия, экстраверсия, тень, эго, репрессия, проекция, архетип, свободная ассоциация, комплекс неполноценности, – укоренились в нашем лексиконе, показывая, насколько на наше самопознание и самоосмысление повлияла революция, которую затеяли эти два человека.

В каком-то смысле Юнг был самым нетрадиционным из этих нетрадиционных исследователей. Недовольство психиатрией толкало его вперед и помогало оставаться интеллектуально мобильным. Он стал активным защитником теории Фрейда, обретя в нем друга и наставника, который разделял его огромное желание изменить их сферу учений. «Мы встретились в час дня, - рассказывал Юнг, описывая их первую встречу, - и проговорили тринадцать часов без остановки». Однако теория Фрейда тревожила Юнга, поскольку все в ней было сосредоточено на сексуальных комплексах личности, которые являлись источником неврозов. Его любопытный и философски направленный разум чувствовал ограничительные рамки теории Фрейда, и он начал подозревать, что в психике человека происходят куда больше процессов, чем те, которые могли быть объяснены с помощью бессознательной тенденции к сексу и силы, укоренившейся в личной истории каждого отдельно взятого человека. Он начал догадываться, что существовали глубокие, обезличенные, коллективные силы, которые оказывали воздействие на психику, потоки смысла, соединяющие психику с более глубокими, более символическими способами существования. Он дал название этим таинственным и влиятельным силам. Он назвал их «архетипами», а место, в котором они существуют «коллективным бессознательным». «Во время анализа огромного спектра психологических и культурных феноменов, - пишет ученый Ричард Тарнас в своей нашумевшей книге «Страсть западного мышления», - Юнг нашел доказательство того, что коллективное бессознательное являлось общим для всех людей и выстраивалось в соответствии с мощными архетипическими принципами».

Эти два понятия: «коллективное бессознательное» и «архетипы», - возможно, являются основными идеями, которые на самом деле подводят итог вкладу Юнга в наше время. Конечно, такое подведение итога едва ли отдает должное плодотворной мысли Юнга. Его интеллектуально предприимчивый разум забирался далеко и действовал многопланово, а его идеи относительно примитивных культур, его интерес к мифологии, изучение древней науки алхимии, его передовая работа о значимых совпадениях, или «синхронности», его очарование физическими феноменами и его концепция «теневого» аспекта бессознательного разума, обладали весьма и весьма влиятельной силой. Он даже написал одну из своих первых книг на тему неопознанных летающих объектов. Однако самыми существенными его идеями стали «коллективное бессознательное» и «архетипы», они отражали радикальную природу психологии Юнга. Его работа предполагала, что человеческое сознание было неразрывно и тесно связано, а также постоянно находилось во взаимодействии с более глубокой основой реальности – коллективным бессознательным, – которое имело свой собственный вид интеллекта и значительно превосходило границы индивидуума. Нашептывая во сне и в интуиции мира, полного глубины, загадки, символизма, синхронности и, как сказали бы некоторые, души, коллективное бессознательное не ограничивалось отвлеченными понятиями и бедным языком современного эго.

Расширяя границы наших внутренних жизней, Юнг открыл внутреннюю вселенную, которую предстоит изучить, и которую он наделил огромной значимостью, которая была больше чем просто терапия. Там, где некоторые видели личный невроз, Юнг находил более глубокие коллективные образы и воздействия. А там, где некоторые видели фантазию и бессмысленные образы, Юнг открыл влиятельные архетипы и непостижимую энергию. В посттрадиционном мире, которому не хватало смысла, здесь крылся великий источник, который, казалось, раскрывал спрятанные структуры, которые являлись связующим звеном с человеческим опытом. Юнг был убежден, что если бы мы могли справиться с архетипами, творцами коллективного бессознательного, то мы бы смогли справиться и сами с собой, и нашим бессознательным внутренним миром, и раскрыть более интегрированный смысл индивидуальности.

Но что такое архетип? Пытаясь точно определить понятие Юнга, как и большинство его мыслей, мы пытаемся, так сказать, попасть в движущуюся мишень. (Один аналитик сказал, что он нашел тридцать различных определений только в одном томе работы Юнга). Первоначально он ссылался на архетипы, как на «формы инстинкта». Например, опыт влюбленности обладает могущественным инстинктивным компонентом. По этой причине особые формы человеческого поведения ассоциируются с этим опытом во всем мире, и, возможно, всегда ассоциировались. Поэтому можно сказать, что влюбленность является архетипическим опытом.

Одно из самых лучших определений архетипа исходит от выдающегося психолога Джеймса Хиллмана, последователя школы Юнга. Он пишет:

«Давайте представим архетипы в качестве самых глубоких паттернов психического функционирования, основы души, которые управляют нашими взглядами и взглядами мира. Это самоочевидные и не требующие доказательств образы, к которым наша психическая жизнь и теории о ней всегда возвращаются... Существует множество других метафор, которые описывают их… как образцы инстинктивного поведения, как те образцы в животных, которые направляют их поведение по единожды заданному сценарию; жанры в литературе; повторяющиеся типичные ситуации в истории; основные синдромы в психиатрии... распространенные во всем мире образы, ритуалы и взаимоотношения в антропологии...

Во вселенной, которая обладает тенденцией поддерживать все то, что мы творим, видим и говорим в соответствии с колебаниями космоса, архетип лучше всего сравним с Богом... Вся физическая реальность управляется той или иной архетипической фантазией, что было санкционировано Богом. Я не могу не быть среди всего этого».

Такая ассоциация архетипов с богами античности также помогает объяснить, почему определенные мифологические образы могут появляться в современных снах и фантазиях, даже если они не имеют ничего или мало общего с чьей-либо личной историей жизни. Юнг был поражен тем, как некоторые образы могли появляться в психике его пациентов, казалось бы, из ниоткуда, бессознательные и незваные. На самом деле, у Юнга и у самого такое случалось не раз, когда образы приводили его, как он говорил, «к потрясающей способности проникать в суть, потому что в моей психике существуют понятия, которые определяю не я сам, а которые вырабатывают сами себя и живут своей собственной жизнью».

Это простое, но могущественное осознание произвело оживляющий эффект на психологическое учение в конце второй половины двадцатого столетия.

…В научном мире, который все больше придавал огромное значение внешнему, физическому измерению, также существовало признание внутренней вселенной, которое пошло иным путем, нежели Фрейд. Во внутренней жизни существовали физические пережитки, которые говорили о нашем коллективном прошлом, влиятельная архетипическая энергия, которая, казалось, обладала почти духовным характером, удивительная синхронность, которая раскрывала спрятанные образы, влияя на реальность, и удивительное доказательство того, что сознание человечества связано более глубоко, нежели современный разум мог понять. И для исследования этой внутренней области совсем не требовалась ученая степень, а только немного храбрости и любопытства. Глубинная психология достигла зрелости в результате этих открытий, и большое количество мыслителей и теоретиков, имена которых не будем упоминать по причине их огромного количества, начали исследовать территорию, которую в свое время начал открывать Юнг.

«Основная задача двадцатого столетия будет заключаться в том, чтобы исследовать бессознательное, изучить недра мозга», - писал в начале двадцатого столетия философ Генри Бергсон. Его слова были наделены даром предвидения. Влияние глубинной психологии было не просто огромным, а вездесущим. В настоящее время ваш местный бармен, вероятно, знает намного больше об устройстве своей психики, чем любой человек в мире несколько сотен лет назад. Сегодня термин коллективного бессознательного стал известен повсеместно, анализ снов национальным развлечением, а мысли Юнга повлияли на возрождение интереса к древней мифологии и дохристианским духовным традициям. Более того, его увлечение понятием синхронность вылилось в список бестселлеров благодаря всемирно известным авторам, таким как Дипак Чопра и Джеймс Редфилд, а также его работа превратила слова «маскулинный» и «феминный» в слова, которые наиболее часто определяют не половые различия, а родовые архетипы. Когда бы мы ни услышали слово «тень», всегда можно почувствовать влияние Карла Юнга.

Но успех психологии за последние сто лет вызвал также и новые проблемы. Мы, возможно, являемся самым самоосознанным, самоанализируемым и самоуправляемым поколением подростков, которое когда-либо существовало на планете, а также, если верить многим критикам, мы поглощены и одержимы собой. И, несмотря на наше беспрецедентное самопознание, проблемы и вызовы нашего молодого столетия: политические, природные, экономические, культурные и технологические, – кажется, очень опередили нашу способность эффективно реагировать на них. На западе мы наслаждаемся наиболее плюралистическим, разнообразным обществом, в котором воля и свобода отдельного индивидуума достигли неслыханного масштаба. И все же расщепление нашего века достаточно заметно, а поиск смысла продолжает быть интенсивным и неутихающим. Слово постмодернизм не часто употреблялось в те времена, когда Юнг выдвигал свои идеи относительно архетипов и бессознательного. Но теперь мы знаем, что определяющими характеристиками нашей постсовременной эпохи, эры, которая зарождалась даже тогда, когда Юнг умирал, являлось отсутствие вразумительного мировоззрения, а также ее враждебность по отношению к какому-либо более широкому представлению, которое могло бы помочь объединить наше общество и дать нам энергию и перспективу для того, чтобы разрешить проблемы и использовать возможности нашего времени. Если бы нам пришлось определить задачу, которая лежит перед нами в нашем столетии, что и сделал Бергсон в прошлом столетии, я думаю, что она была бы сформулирована как создание влиятельного, вразумительного мировоззрения, которое помогло бы нам влиться в сложную, объединенную, быстро изменяющуюся земную культуру.

Влияние Карла Юнга

Работы Карла Юнга стали столь неотъемлемой частью культуры двадцатого столетия, что абсолютно бесполезно стараться категоризировать его влияние. Однако ниже представлены некоторые области культуры, на которые идеи Юнга оказали очень большое влияние, а также некоторые выдающиеся личности, на которых напрямую повлияла сила его идей.

Области культуры

«Духовное, но не религиозное» движение

Интерес Карла Юнга к алхимии, его интерес к восточной религии, изучение мифологии, его открытость к феноменам психики и мысли насчет женской духовности помогли превратить альтернативные духовные интересы в часть основного направления культуры. А также понятие Юнга о синхронности или неслучайных совпадениях является общей темой для обсуждения в распространенной духовной культуре сегодня – это видно в таких фильмах как «Секрет», или обсуждается такими знаменитостями, как Дипак Чопра и Опра.

Наука

Смогли бы законы физики, к примеру, E=mc2 стать архетипами? Возможно, это было темой для обсуждения между Юнгом и Эйнштейном, когда они вместе время от времени обедали в доме великого психиатра. Юнг был очарован параллелями между его работой и новыми прорывами в физике, этот интерес также привел к диалогу с Вольфгангом Паули с целью исследовать взаимоотношения между материей и психикой. Сегодня в таких сферах, как когнитивная наука, существуют параллели, проведенные между архетипами и фундаментальными систематизированными структурами языка и разума.

Мифология

Огромный интерес Юнга к мифологии, возможно, повлиял на ее возрождение в последние десятилетия. Он понимал истории культуры, как могущественное выражение человеческой психологии, – архетипические повествования, которые позволяют нам глубже заглянуть в человеческую натуру. Он отмечал схожесть между мировыми великими мифами, которые стали примерами того, как коллективное бессознательное выражало себя в особенностях каждой культуры.

Трансперсональная психология

Понятие Карла Юнга о коллективном бессознательном помогло убедить сообщество, занимающееся психологией, в том, что существуют состояния сознания, которые простираются за пределы личности и которые можно изучать опытным путем. Осознание этого вместе с проникновением восточного мистицизма в западную культуру 1960-х годов и изучение ЛСД, в конечном счете, породили трансперсональную психологию. Частично вдохновленная работой Юнга, данная новая сфера занималась психологией человеческого потенциала, включая мистицизм и трансперсональные реалии сознания.

Изучение гендерного вопроса

Что же такое гендер? Сегодня этот вопрос представляется более сложным чем когда бы, то ни было и не может сводиться к половой жизни или половым различиям. Юнг являлся тем человеком, который помог развести между собой вопросы пола (биология) и гендера (аккультурация). Его понятия анима (женская составляющая мужской личности) и анимус (мужское начало в женской личности) позволили относиться к гендерным вопросам более гибко, что стало характерной чертой постсовременного мира.

Люди

Ричард Тарнас

Его первая книга «Страсть западного мышления» стала не только отличным обзором западной мысли, но также раскрыла огромное влияние Карла Юнга на автора. Вторая амбициозная книга Ричарда Тарнаса, которая называется «Психика и космос», пытается объединить идеи Платона и Юнга в новом мировоззрении двадцать первого столетия.

Джозеф Кэмпбелл

Великий ученый-специалист по мифам был очень сильно подвержен влиянию Юнга, и его работа помогла превратить мифологию из просто любопытной истории в богатую современную традицию, полную духовной значимости.

Ф. Дэвид Пит

Диалоги Юнга и физика Вольфганга Паули включали в себя также разговоры на одну из любимых тем Юнга, синхронность. Английский физик Ф. Дэвид Пит, автор книги «Синхронность – мост между материей и мозгом», решил взять инициативу в свои руки в попытке исследовать природу и причину синхронности.

Джеймс Хиллман

Создатель школ психологии под названием архетипическая психология. Хиллман, возможно, являлся человеком, который больше других старался превратить слово «архетип» в повсеместно употребляющееся. Он продолжает быть интеллектуальной силой как в психологических кругах, так и в культуре в целом.

 

Воспитываясь в интеллектуально предприимчивой семье, мне удалось узнать кое-что о глубинной психологии и работе Юнга еще до того, как мною был достигнут возраст тинейджера. Его идеи были вездесущими, их невозможно было не заметить даже маленькому мальчику, живущему в небольшом городке на Среднем Западе. У меня была тетя, которая посещала психиатра, использующего метод психоанализа школы Юнга, мать, которая анализировала свои сны за завтраком, и брат, который говорил о коллективном бессознательном и экспериментировал с медитацией. Однако мне было практически ничего не известно о работах Тейяра де Шардена, пока мне не исполнилось тридцать лет. Частично, так произошло по той причине, что работы Тейяра были намного более противоречивы, нежели работы Юнга, и встретились с большим сопротивлением. В отличие от выдающегося психолога, Тейяр не обрел всеобщего признания своих идей при жизни. Другая причина заключалась в том, что синхронность Юнга была совершенна. В западном мире, который еще недавно пережил фашизм, а теперь был поглощен идеей коммунизма, индивидуализм принимал доминирующее влияние. Термин, который Юнг использовал для того, чтобы описать цель анализа, был «индивидуация», процесс развития, благодаря которому человек получал большую свободу и самореализацию, потому что все больше начинал понимать сущность своего сознания и бессознательного. В глубинной психологии послевоенные поколения нашли путь саморазвития, этот путь воспевал и исследовал индивидуальность, целью которой было стать, как поется в песне, «свободной, чтобы быть тобой и мной».

«Там находилась некая сущность, и она взывала ко мне, ко мне, как и ко всем сыновьям человечества; она говорила так, как слышит ее каждое поколение, и она умоляла меня искренне ей предаться и поклоняться ей».
Тейяр де Шарден, описывая свой опыт в юности.

Если Юнгу посчастливилось, то время Тейяра де Шардена не могло быть более неподходящим для распространения его идей. Он был иезуитским священником, который обладал невероятной смелостью поддерживать науку и эволюционную теорию в качестве основ будущего христианства в тот самый момент, когда церковь подвергалась атаке со стороны науки, и была окружена растущей популярностью атеизма и отторжением религиозной доктрины. Он был философом, которому не посчастливилось держать над головой флаг прогресса – утверждая, что человек находился на вершине эволюции, и что существовало направление в изменение хода истории, в тот самый момент, когда двумя самыми могущественными защитниками данной позиции являлись Гитлер и Ленин. Тейяр де Шарден, по-видимому, должен был считать себя счастливчиком, уже потому, что он жил в двадцатом столетии, когда его работы были «всего лишь» запрещены для публикации, а, к примеру, не в семнадцатом, когда его самого, скорее всего, сожгли бы на столбе, что и случилось с Джордано Бруно, который был еще одним европейцем, который имел несчастье отстаивать еретические идеи относительно космоса.

Тейяр де Шарден родился в 1881 году среди зеленых холмов региона Овернь во Франции. Первые годы жизни он провел неподалеку от местной достопримечательности величественного вулкана Пью-де-Дом. И, несмотря на то, что огонь данного чуда природы погас более десяти тысяч лет назад, энергия земли начала порождать в юном сердце и разуме Тейяра «темно-красное зарево», которое он позже назовет «божественным, исходящим из глубин пламенеющей материи». Необычное стремление постичь творческую энергию и потенциал, которые заключала в себе природа, характеризовало темперамент Тейяра с самого начала. Он любил природу, но не с точки зрения эстетической чувствительности романтика. Нет, он постигал внутренним чутьем глубинные просторы естественного мира; он чувствовал, что материя заключала в себе огромный скрытый потенциал, который каким-то образом подвергался процессам развития, продвижения, разработки, чтобы достигнуть наивысшей точки в будущем. Несмотря на то, что он был воспитан в благочестивой христианской семье, а также познал таинственную силу католицизма, он никогда не отступал от первоначального стремления познать истины этого мира благодаря своему пониманию таинственных эволюционных импульсов материи.

Для того чтобы понять влияние Тейяра де Шардена, необходимо понять исторический контекст, из которого появилось его эволюционное видение. В конце девятнадцатого и начале двадцатого столетий религия, наука и философия подверглись огромным изменениям. Религиозный консенсус был сломлен, поскольку традиционные понятия о Боге были уже несостоятельны, и наука все больше доказывала свою способность объяснять загадки естественного мира. Более того, наука уже начала писать свою историю создания мира, изменяя религиозную доктрину эволюционным взглядом на человеческое происхождение, который широко принимался и подлежал всеобщему обсуждению. Философия, которая в период Просвещения сделала очень многое для прогресса человечества, теперь оказалась никому ненужной. Неспособная заполнить пустоту, обусловленную отступлением религии, смыслом она отказалась от великих метафизических размышлений и ограничилась более узкими сферами изучения.

В эту пустоту вступили многие отважные мыслители, личности, такие как Бергсон, который опубликовал книгу под названием «Творческая эволюция» в 1907 году, став одним из первых, кто эксплицитно использовал понимание эволюционной теории в философском контексте, и который превзошел эпоху дарвинизма. Тейяр читал «Творческую эволюцию», когда ему было тридцать лет, и она оказала на него сильное влияние: «Теперь я отчетливо понимаю, что … результат влияния, которое на меня оказала данная книга, заключался в том, чтобы подлить топлива в нужный момент … в огонь, которым были охвачены мои сердце и разум». Последующие четыре десятилетия Тейяр будет следовать идеям Бергсона, и его видение человеческой жизни включало в себя частично науку, частично философию, частично теологию и все об эволюции.

В то время как Карл Юнг тщательно исследовал секреты бессознательного, вращаясь в высшем обществе Цюриха, суетливая жизнь Тейяра загнала его через полпланеты в Китай, где он создал свою наиболее известную рукопись «Феномен человека», а также написал огромное количество эссе и размышлений. И пока Юнг пытался найти своего рода «ископаемые» в прошлом нашей психики, Тейяр обратился к палеонтологии, где и искал «ископаемые» более материального типа, участвуя в становление еретического по тем временам утверждения, что эволюция является не проклятием церкви, а ее спасением. Ватикан выражал неодобрение относительно идей Тейяра, и его нерадушно принимали у себя на родине во Франции, где его мысли и лекции имели тенденцию вызывать волнения, что не устраивало иезуитскую иерархию. Тейяр де Шарден был первоначально более известен своими научными работами, чем духовными идеями, и таковым положение дел оставалось вплоть до его смерти в 1955 году в Нью-Йорке. Почти спустя полстолетия мне довелось посетить конференцию на тему о науке и душе в Нью-Йорке, и невозможно было не отметить, что имя Тейяра постоянно встречалось в презентациях. Из любопытства мне захотелось посетить свою местную библиотеку, где, найдя первую попавшуюся книгу, я сразу же начала ее читать. Называлась она «Будущее человека» - это сборник эссе, который, как и все работы Тейяра, был опубликован после его смерти. Книга начинается со следующих строк:

«Конфликт начинается с того дня, когда человек, перед лицом очевидного, осознает, что силы природы закреплены на своих орбитах не больше, чем звезды на своих, и что их невозмутимое состояние вокруг нас отображает поток огромного прилива – день, когда раздался первый голос и который кричал человечеству, мирно плывущему в полусонном состоянии на плоту Земли: «Мы движемся! Мы продвигаемся вперед!»

Это удивительное и драматическое зрелище - человечество, которое на глубином уровне разделено на два противоположных лагеря – первый стремится к будущему и провозглашает со всей силой своей новой верой: «Мы движемся!», и второй, который не изменяет свою позицию и упрямо утверждает: «Ничего не меняется. Мы вовсе не двигаемся».

Потом я прочел очень много работ Тейяра, но я все же постоянно возвращаюсь к этому абзацу, который отражает сущность его взгляда на положение дел человечества. Для Тейяра открытие эволюции не просто изменило такие науки, как биология, антропология или философия, но все. «Эволюция – это свет, который озаряет все факты, кривая, которой должны придерживаться все линии», - писал он, и продолжал всматриваться в природу человеческой жизни с точки зрения эволюции, потому что это и был его руководящий принцип. Он обнаружил новый способ восприятия жизни, который поместил людей в контекст обширного эволюционного космоса, который движется вперед, на всех уровнях, от материи к жизни и к разуму, а затем снова вперед для постижения высшего человеческого сознания. Тейяр предсказывал окончательное объединение сознания человечества в эволюционной божественной природе или «в точке омега» - термин, благодаря которому он стал всемирно известным. Как писал ученый Джон Хот, Тейяр был «религиозным мыслителем, который больше, чем кто-либо еще исследовал, как эволюция влияет на наши взгляды на Бога и на мироздание».

Для Тейяра «феномен человека» или «человеческий феномен» - вторая фраза, более точно передает смысл,- является экстраординарным фактом появления саморефлексирующих существ во вселенной. Значимость этого события, по его мнению, мы едва ли осознаем. «Важность человеческого окружения ускользает от нашего взгляда, потому что мы полностью в нем погружены, - пишет он. – Нам, рожденным во всем этом и не видящим больше ничего, сложно иметь чистое представление о его измерениях, почувствовать его экстраординарные качества». Как и Карл Юнг, он сожалел о том, что наука проигнорировала человека в его стремлении исследовать внешнюю вселенную, и Тейяр, чем исследовать суть внутренней жизни человека, больше был заинтересован в том, чтобы поместить человеческий феномен в подходящий контекст. «Наш саморефлексирующий разум, - утверждал он, - является экстраординарным достижением миллионов и миллионов лет эволюции, вершиной долгого процесса развития, который привел к появлению чего-то совершенно нового в природе, насколько нам может это быть известно – примат, который способен размышлять о природе и о его собственном месте в ней». По выражению Джулиана Хаксли, «человек открывает, что он ни что иное, как эволюция, осознавшая саму себя». Джулиан Хаксли, один из друзей и современников Тейяра, и мы едва ли осознаем, что потенциал, скрытый в человеческом роде, начинает проявлять свою роль в эволюционном космосе.

Влияние Тейяра сходно с влиянием Юнга в том смысле, что оно сказывается повсюду, но его отпечатки на улицах намного менее заметны.

Влияние Пьера Тейяра де Шардена

 

Имя Пьера Тейяра де Шардена не столь широко известно, как имя Карла Юнга, но, не привлекая всеобщего внимания, его идеи были очень влиятельными. Ниже представлены некоторые сферы культуры, на которые книги Тейяра продолжают оказывать большое влияние, а также несколько известных людей, чьи работы были проведены и написаны благодаря этому ученому.

Сферы культуры

Эволюционная наука

Несмотря на то, что ученые-материалисты порицали Тейяра за то, что он смешивал науку и религию, его идеи относительно прогрессивного направления эволюции нашли понимание среди многих теоретиков. Его концепция земли как целостной живой системы помогла Джеймсу Лавлоку выдвинуть гипотезу «Геи». Также, когда бы ученые ни говорили на данную тему квази-мистическим образом, дух Тейяра, если не его прямое влияние, всегда витает в воздухе.

Трансгуманизм

Читатели журнала «Wired», возможно, не осознают этого, но видения техно-утопии данным журналом в основном обязаны работам Тейяра. Например, его идеи о ноосфере или глобальной паутине сознания, которая окутала землю, удивительно предсказывали появление интернета. Технофилы «трансгуманисты» часто интерпретировали его работы сквозь призму материализма, – к примеру, его внешние границы сознания сводятся к «киберпространству». Тем не менее, если футуристы, такие как Рей Курцвейл и Франк Типплер, придумывают свои видения относительно постчеловеческого существования, то Эволюционный мистицизм Тейяра является опорной точкой.

Великая история

Частично вдохновленные экотеологом Томасом Берри, несколько современных мыслителей предприняли попытку создать новую первоначальную историю для постмифического мира. Она называется «Великая история» и основана вокруг космической точки зрения из эпоса об эволюции. На работу Томаса Берри очень повлиял Тейяр, однако он включил в свою работу современную экологическую восприимчивость и смягчил антропоморфизм Тейяра. Специалисты по космологии Брайан Свимм и Джоел Примак добавили хорошую дозу науки в традицию Великой истории.

Интегральная философия

Интегральные философы воспользовались законом Тейяра о сложности сознания, который предполагает, что внутренняя глубина сознания тесно связана с внешней сложностью формы, – от клеток к растениям, к животным, к людям. В то время как Альфред Норт Уайтхед и Шри Ауробиндо находят что-то общее с интегралистами, работа Тейяра является важной частью канона новаторских идей, которые поддерживают интегральную теорию.

Дебаты между религией и наукой

На сегодняшний день взаимоотношения между религией и наукой носят острый соревновательный характер, где на стороне науки стоит такой ученый, как Ричард Довкинс, а на стороне религии такая организация, как John Templeton Foundation, которая инвестирует изрядную сумму в исследование данной темы. В результате не обошлось без Тейяра, потому что он является одним из первых, у кого было дружественное представление о религии и науке, которые прославляли и то, и другое, и не преуменьшали значение обеих. Его идеи об эволюции сознания были удостоены большого внимания.

Люди

Маршал Мак-Лухан

Известен тем, что ввел такие термины, как «окружение есть послание» и «глобальная деревня». Маршал Мак-Лухан – теоретик медиа, на которого большое влияние оказали идеи Тейяра относительно ноосферы.

Марио Куомо

«Тейяр сделал негативизм грехом», - сказал бывший губернатор Нью-Йорка о великом иезуите. «Он научил нас считать целую вселенную – даже боль и несовершенство – священной».

Роберт Райт

Известная книга Райта «Ненулевой» исследует идею о том, что эволюция обладает особым направлением, а поэтому, возможно, и целью. Его долг перед Тейяром общепризнан.

Ал Гор

В своей первой книге «Земля в равновесии» бывший вице-президент и не столь давний нобелевский лауреат выражал свою признательность работам Тейяра, объясняя это тем, что они помогли ему развить «веру в будущее».

 

«Закон о сложности сознания» Тейяра, который гласит о том, что в эволюционном процессе увеличивающаяся сложность внешней формы находится в определенном соотношении с усиливающейся глубиной внутреннего сознания – пример того весь путь от камней до животных и людей – имеет определенное влияние в новой сфере интегральной философии, а также во все более популярной сфере изучения сознания. Он создал новый термин «ноосфера», который описал как «мыслеуровень», окружающий планету тонкой, невидимой оберткой коллективного бессознательного, представляя конечный итог внутренней жизни человека. По сути, его идеи относительно глобального сознания и коллективного бессознательного были чересчур пророческими и способствовали рождению технологического видения, поскольку они рассматривают причастность интернета. Некоторые даже охарактеризовали ноосферу Тейяра, как вид коллективного разума, который являлся предпосылкой или даже предсказанием появления интернета за полвека, – что сделало Тейяра любимчиком техно-футуристов во всем мире. И действительно современная идея о «глобальном мозге», понятие коллективного разума, термин «глобальная деревня» и идея «киберпространства» частично вдохновлены идеями Тейяра относительно эволюции ноосферы.

Если Карл Юнг помог придать вес, глубину, полноту и даже духовный смысл революциям, которые происходили в психологии, то Тейяр помог придать вес, глубину, полноту и духовный смысл революциям, которые завоевали место в эволюционной теории. Он предвидел перемены в науке, философии, духовности и во многих других сферах, которые раскрываются сегодня в результате открытия того, что мы живем в обширной и креативной вселенной, которой насчитываются миллиарды лет. Конечно, он был не единственным мыслителем начала двадцатого столетия, который пытался использовать эволюционное мировоззрение для интеграции сознания, культуры и космоса. Альфред Норт Уайтхед и Шри Ауробиндо были, возможно, самыми выдающимися современниками Тейяра, которые пытались достичь той же самой цели, и каждый из них предлагал свой собственный подход. Действительно мистическая сила, красота и духовная глубина восточно-направленной эволюционной философии Ауробиндо вряд ли имеют себе равных в настоящее время. Необычная проницательность и идеи-предсказания Уайтхеда, возможно, сильно превосходят такие же способности Тейяра с точки зрения философской изысканности. Но ни первый, ни второй не могли сравниться с интуитивной страстью и силой работ Тейяра, с его способностью вдохновлять, ободрять и говорить о том, как эволюционное мировоззрение может радикально изменить жизнь человека.

В большинстве случаев изменения, которые предвидел Тейяр, по мере того, как мы вступаем в двадцать первое столетие, пробуждают желание действовать. На самом деле, в то время как идеи Юнга за последние пятьдесят лет достигли своего рода культурной насыщенности, по крайней мере, в западной культуре, влияние Тейяра оставалось в большей или меньшей степени скрыто. Но времена меняются, и эволюционная революция, свершению которой в немалой степени способствовали идеи Тейяра, по всей видимости, приобретет большую значимость в последующие сто лет. Свидетельство тому повсюду. В публицистической колонке недавно вышедшей газеты «Нью-Йорк Таймс», например, комментатор Дэвид Брукс предсказывает пришествие нового эволюционного мировоззрения:

В настоящее время историки ненавидят … унифицированные великие повествования и идею о том, что история является ходом прогресса вперед вплоть до настоящего времени. … (Но) мне стало ясно, что пока мы, постмодернисты, говорим, что терпеть не можем всеобъясняющие рассказы, новенькое великое повествование подкралось к нам, и теперь окружает нас повсюду. Когда-то все чтили только Библию, затем Маркса, затем Фрейда, а теперь Дарвин повсюду. … Самоуверенные и пребывающие в отличном настроении, эволюционные теоретики верят в то, что у них имеется универсальная система взглядов для того, чтобы объяснить человеческое поведение. … Люди, которые задают культурный тон сегодня, объединились в своем понимании человеческой природы и ее истории, которое поразило бы людей, живущих в предыдущие эпохи.

Тейяр, должно быть, был бы весьма удивлен и взволнован, если бы он сейчас был жив и мог прочитать такие слова в наиболее уважаемой газете Соединенных Штатов, спустя всего полстолетия после опубликования книги «Человеческий феномен». Однако стоит отметить, что Брукс описывает эволюционную перспективу, которая основана на научном материализме. Сюда включена только материя, а для Юнга и Тейяра это означает, что эта перспектива будет метафизически мертворожденной, сводясь до незначительности внутреннего мира сознания, который они так яро защищали. Но семя упало, и движущая сила для большего эволюционного охвата жизни увеличивается по мере того, как новые поколения мыслителей представляют эволюцию в качестве метаповествования о жизни. Возможно, они будут помнить, что хотя Тейяр любил науку, суть его идей носила мистический характер, была религиозным открытием, облаченным в форму, которую современный мир еще не постиг.

«Кто-то, возможно, скажет, что до настоящего времени она являлась неизвестной формой религии, которой никто не мог представить или описать раньше из-за отсутствия мировоззрения, которое было бы достаточно гармоничным, чтобы вместить ее, и теперь прорастает в сердце современного человека из семени, посаженного идеей об эволюции», - говорил Тейяр незадолго до своей смерти. «Моя вера никогда не пошатнется, и я с безудержной надеждой приветствую неизбежное становление нового мистицизма и предсказываю его настолько же неизбежный триумф».

Эрос, космос и психика

 

«Ваши глаза откроются только тогда, когда вы заглянете себе в душу. Кто смотрит наружу – мечтает. Кто смотрит внутрь – пробуждается».

Карл Юнг

Почти два десятилетия тому назад мне пришлось путешествовать по Азии, и самые значительные духовные открытия в моей жизни произошли в это время. Я не могу припомнить всех деталей того события, что продолжалось около недели, но я точно помню, что долго не ложилась спать поздно ночью, потому что вела беседу с друзьями на крыше арендованного дома, вид с которой открывался на центральные степи Индии. Тогда я пережила столь сильное чувство уверенности и радости жизни, как никогда прежде Я помню, что чувствовала, как меня переполняет поток энергии, но не физической, а это было больше похоже на чувство свободы, как если бы сердцевина моего бытия растворилась и ее место заняла могущественная волна сознания, исходящая из глубин моей собственной психики, похожая на фонтан освобожденного потенциала. И я точно помню мечту, которая в тот момент зародилась у меня в голове.

В своей мечте я шла по тропинке где-то высоко в горах. Это была очень живописная тропа, которая пролегала по гребню горы. Я начала медленно подниматься по ступенькам, которые были «высечены» в горе. Когда я достигла вершины, то обернулась, чтобы посмотреть на вид, который распростерся по периметру моего поля зрения. Мне открылся вид на большой и могущественный гималайский горный хребет. Я остолбенела от увиденного. Эти древние, чистые и нетронутые чудеса природы были похожи на кристалл, их снежные вершины достигали атмосферы, светящиеся и мерцающие под солнечным светом. Я была переполнена необыкновенным чувством красоты, силы и свободы, пока созерцала эту невероятную картину. Со временем мечта прошла, однако образ всего вышесказанного прочно врезался в мою память – не просто необычайный вид самих гор, а чувство того, как я медленно поднималась к небесам, и передо мной предстало настолько чистое и совершенное зрелище, что единственным, что человек мог испытать в такой момент, было благоговение.

Интересно, что оценка наших переживаний, даже самых значительных, во многом зависит от нашей интерпретации. А то, как мы их объясняем, зависит от наших психологических и метафизических установок относительно жизни. Эммануилу Канту принадлежит великая идея о том, что, несмотря на то, что события могут определенным образом влиять на наши заключения и выводы относительно жизни, обычно все происходит с точностью до наоборот. Наши понятия и убеждения относительно жизни и реальности, которые он называл убеждениями априори, имеют тенденцию обуславливать наш опыт. Действительно, наши убеждения помогают сформировать пояснительные системы взглядов, мировоззрения, которые отражают наши глубочайшие умозаключения относительно природы нас самих и вселенной, в которой мы живем. По той причине, что эти мировоззрения столь существенны, столь фундаментальны, они влияют на все – как мы думаем о семье, обществе, политике, экономике, религии и даже духовном опыте, как, например, о том, который был только что описан. В настоящее время перспективы, связанные с работами Карла Юнга и Пьера Тейяра де Шардена, представляют два значительных интерпретивных мировоззрения, которые основаны на двух различных заключениях относительно фундаментальной природы реальности. Если мы найдем время, чтобы посмотреть через телескоп Галилео, так сказать, взглянуть глазами мировоззрения, представленного каждым из вышеназванных двух людей, мы сможем бегло просмотреть и увидеть, что представляет собой человеческий опыт – включая мой духовный опыт, полученный в Азии - с этих особенных точек зрения. Сделав это, мы, возможно, сможем лучше понять тот уникальный путь, на котором каждая из точек зрения согласовывает сознание и культуру сегодня.

Если мы, к примеру, временно примем сторону Юнга и рассмотрим мой духовный опыт с этой точки зрения, то сразу же выделятся определенные аспекты. Прежде всего, таинственная особенность и символический язык мечты, вероятно, произведут впечатление на любого и, определенно, на людей, относящихся к психологической школе Юнга. Мы смогли бы сказать, что пики гор символически представляют духовные высоты, или «высокий» опыт. Горы в этом смысле можно рассматривать в качестве архетипических образов достижений, и стремлений человека, его огромного желания развиваться духовно, а также формирования нового взгляда на мир. Я была не просто духовным искателем, у которого есть архетипический опыт; я была вовлечена в архетип с самого начала, потому что была захвачена целой сетью архетипических структур – «поиски героя», «искатель правды», «поиск просветления» - вся активность, освященная веками, и которая являлась частью человеческого опыта за более чем тысячу лет. Бессознательно, я, возможно, думала о том, что я была молодой американкой, которая находилась в поиске просветления в 1991 году, у которой были свои личные цели и стремления, которая создавала свою собственную жизнь на скорую руку. С другой точки зрения, я была просто воплощением древней структуры, которая находилась на своем месте и шла вниз по тропинке, чей фундаментальный профиль уже был установлен, и выбирала особые формы своего опыта даже, несмотря на то, что тот опыт был обусловлен безличной основой воздействий, которые были скрытым двигателем в моем бессознательном, и которые тонко, но определенно очерчивали мою участь.

«Мы никогда не будем только личностями»,- писал аналитик и теоретик психологической школы Юнга Джеймс Хиллман. «Мы также всегда являемся Матерями и Великанами, и Жертвами, и Героями, и Спящими красавицами. Титаны и Демоны, и очаровательные Богини правили нашими душами тысячи лет; Аристотель и Декарт сделали все, что они могли, а аналитические умы, которые последовали за ними, продолжают начатое, однако мифические силы не были уничтожены».

Для Юнга и для тех, кто следовал его философии, идея о том, что мы не можем быть только личностями, – что сами по себе и в коллективе мы всегда находимся больше в связи с психологическими силами, чем с самими собой, – является основополагающей. Действительно, в идеях Юнга наиболее существенным является извлечение и понимание наиболее глубоких архетипических сил прошлого. Во введении недавно вышедшей книги «Космос и психика», еще один последователь Юнга Ричард Тарнас описывает это, как «критическую необходимость со стороны человека и общества в более глубоком проникновении в те бессознательные силы и тенденции, созидательные и разрушительные, которые играют огромную роль в жизни человека, истории и жизни планеты». Ответ на проблемы современности, как предполагает точка зрения Юнга, может быть найден не в открытии какого-то нового и более высокого уровня сознания, а скорее, в обнаружении этих более глубоких причинных факторов. «Возможно, мы должны не только двигаться ввысь и вдаль, - пишет Тарнас далее в своей книге, - но вниз и вглубь». Как отметил сам Юнг: «Просветление может быть достигнуто не посредством представления образов света, а посредством претворения темного в сознательное».

Что случится, если мы поменяем линзы нашего мировоззрения и проверим мой опыт, полученный в Азии, посредством эволюционной теории, на которую огромное влияние оказали идеи Тейяра и тех, кто продолжил его работу? Произойдут значительные перемены. В этом смысле я уже смогу увидеть свое собственное желание и стремление к духовности не в качестве архетипического импульса, а в качестве эволюционного толчка. Я бы начала осознавать, что мое собственное сознание является выражением длительного процесса развития, который идет с начала времен. Я бы смогла осознать, что в моей психике содержатся отложения как биологической эволюции, которой миллионы лет, так и тысячелетней культурной эволюции. Я смогла бы оценить, что впервые за многомиллионное количество лет этого процесса у человека есть способность, осознанность и знания, которые отражаются на природе эволюционной динамики, их создававшей. Я, возможно, даже начала бы осознавать, что волна сознания, которую я почувствовала, была, по существу, творческим импульсом, исходящим из глубин моей собственной психики, а также из глубин самого космоса, который побуждал меня идти вперед для постижения небывалых высот свободы, повышая тем самым мою способность к саморефлексии и осознанности.

Если рассматривать это под таким углом, то духовный толчок становится выражением другого типа древней силы, которую современник Тейяра Альфред Норт Уайтхед назвал Эросом - креативная сила, которая направляет вселенную к все более высоким выражениям новизны и божественности. Для самого Тейяра, всегда истинного христианина, это было самым глубоким проявлением энергии Христа в мире, которую он называл «движущей силой эволюции». Это то, что основатель журнала «Что такое просвещение?» Эндрю Коэн рассматривает как эволюционный импульс или «восторженный поиск, который побуждает человека двигаться вперед». 
Как архетипическая, так и эволюционная точки зрения могут многое предложить постсовременному миру. И первая, и вторая обеспечивают глубиной и смыслом человеческий опыт и создают ему более значимый контекст. Обе освобождают «Я» из маленького, личного мира изоляции и разделения и связывают его с более глубокими и высокими обезличенными силами. И у обеих имеется потенциал, с помощью которого можно преодолеть постсовременное чувство отчужденности, самовлюбленности и гипериндивидуализма путем осознания того, что в человеческой психике существуют более великая энергия и сила, чем современное эго. Но здесь схожесть и заканчивается. Точка зрения Юнга ориентирует нас на прошлое, связывая его с более глубокими архетипическими силами, которые действуют в нашей психике. А точка зрения Тейяра направляет наше внимание в будущее, связывая его с огромными эволюционными силами, которые развиваются в космосе.

 

Креативный космос

«Оказавшись на критическом этапе в эволюции человечества, что мы обязаны делать? Будущее Земли находится в наших руках. Что мы решим?»

Пьер Тейяр де Шарден

 

Я провела очень много времени, размышляя о разнице между теориями Юнга и Тейяра, между архетипом и эволюцией, и способах, при помощи которых они нас ориентируют на те перемены, что ждут нас в двадцать первом веке. И, несмотря на то, что я не сомневаюсь в существовании огромного количества способов рассмотреть этот вопрос и противопоставить эти точки зрения, я постоянно возвращалась к основной идее, которая является особенно важной на этом этапе в истории – к креативности. Любое мировоззрение, которое претендует стать равным огромным задачам нашего столетия, должно быть гибким, легко приспосабливающимся и достаточно креативным, чтобы ответить запросам глобального общества, которое, в свою очередь, является неоднородным и чрезвычайно сложно структурированным. Оно должно вдохновить новую веру в человеческий потенциал и помочь нам предвидеть лучшее будущее, как для самих нас, так и для планеты, на которой мы живем. Оно также должно помочь высвободить человеческую находчивость, что позволит нам ответить с огромным энтузиазмом, изобретательностью и динамизмом, чтобы превратить это видение в реальность.

Ввиду этого эволюционное мировоззрение доказывает свое преимущество. Книги Тейяра описывают вселенную, которая не статическая, неизменяющаяся или в состоянии покоя, а находится в процессе, в движении, все время эволюционирует, постоянно создавая более высокие структуры сознания и новые, более сложные формы. В этом смысле креативность встроена в эволюционный космос, прямо в основы жизни и реальности. Эволюционное мировоззрение помещает человечество на развивающейся границе вселенной, которая наполнена Эросом, направлено в будущее со всем его неизвестным потенциалом и возможностями. Что касается архетипической точки зрения, то она, по определению, больше направлена на образы и структуры, которые дошли до нас из прошлого. В конечном счете, корнем слова архетип является архее, что дословно означает «первый принцип». Архетипические ассоциации имеют тенденцию направлять нас в сторону чего-то мифического, мифологического, архаического, а не к чему-то новому, оригинальному или неизвестному.

«Архетипы умоляют появление чего-то неподдельно нового, будь то новое поведение, либо новые способы создания мира», - утверждает ученый Денис Форд, автор недавно опубликованной книги «В поиске смысла», где говорит об этом в главе о юнговских архетипах. «Неужели нет ничего – ни технологии, ни социальной классификации, ни уровня сознания – которые были бы неподдельно новыми?»

Чем больше я постигаю суть мировоззрений, тем больше я нахожу смысла в утверждении Форда. Мировоззрения созданы вне наших глубочайших умозаключений о природе реальности, а архетипы ассоциируются, в принципе, с понятиями о реальности, которые доходят до нас из ранних, мифологических времен. Это отражается в работах многих мыслителей, которые относятся к психологической школе Юнга. Они объединяют в своих работах необычное сочетание современного и мифологического. Возможно, это идет от самого Юнга, который был очарован алхимией и мифологией и провел много лет за изучением примитивных культур. Недавно опубликованная книга Тарнаса главным образом посвящена воскрешению античной науки и астрологии. А произведения Хиллмана наполнены богами и богинями, а также многочисленными мифологическими ссылками, которые применяются к современным спорным вопросам. По сути, во всем этом нет ничего неправильного, кроме того факта, что понятия эволюции и даже креативности полностью отсутствовали в предсовременной космологии, к которым последователи психологической школы Юнга зачастую возвращались. Но это не означает, что мы теперь должны отказаться от идеи об архетипах. Давайте на один миг представим, что все то, что открыл Юнг относительно архетипов и коллективного бессознательного, является правдой. Существует ли способ принятия этого основного предположения, не прибегая к предэволюционной космологии? Существует ли способ интеграции основных догадок, как Карла Юнга, так и Пьера Тейяра де Шардена, не искажая основных идей каждого из них?

Я верю в то, что такой способ существует. Действительно, основные инсайты Юнга могут подлежать объяснению и могут быть понятными, если их рассматривать в эволюционном контексте – и каким-то образом они становятся еще глубже.

Например, многие ученые отмечали, что «ноосфера» Тейяра обладает поразительной схожестью с юнговским понятием коллективного бессознательного. Понятие ноосферы, должно быть, более современное, но они оба передают все ту же фундаментальную мысль – существует внутреннее измерение человеческой души.

Затем идет вопрос относительно самих архетипов. Неопределенность Юнга на их счет превратилась в бесконечное рассуждение о том, какое определение дать этому понятию. Одно из наиболее простых определений архетипов звучит как «внутренние структуры в сознании» - сложные амальгамы идей, мыслей и действий, собранные за многие годы и которые оставляют глубокие отпечатки в ноосфере. Их можно рассматривать в качестве древних паттернов, которые были созданы за тысячи лет посредством постоянно повторяющегося опыта, в качестве паттернов, которые существуют на полуавтономном уровне и не зависят от чьей-либо психики. Такое определение отлично подходит для мышления Юнга. Не забывайте, что первоначально он описал архетипы, как « формы инстинкта». А позже он решил, что они являются источником постоянно повторяющегося опыта человечества». В книге, которая скоро выйдет под названием «Эволюция и архетип», ученый Джон Холл отмечает, что способ, о котором говорил Юнг, не оставляет никаких сомнений в том, что он «искренне старался совместить свое первоначальное понятие архетипа с процессом эволюции».

В этом свете архетипы уже больше не кажутся столь закостенелыми извечными формами, которые ассоциируются только с мифическим прошлым, и становятся более гибкими, мягкими структурами в сознании, которые могут эволюционировать, адаптироваться и изменяться по мере того, как эволюционирует и изменяется весь наш мир.

Эта точка зрения повлияла на многих ученых, в том числе и ученого Дэвида Рей Гриффина, занимающегося философией процессуальной терапии. В своей книге «Архетипический процесс» он отмечает, что эволюционное понимание архетипов «делает их историческими, зависящими от обстоятельств и способными изменяться, тогда как Юнг и Хиллман - хотя и говорят иногда о них, как об уходящих корнями в историю, часто относятся к ним, как к чему-то вечному». А затем Гриффин делает еще один шаг вперед и отмечает, что такое изменение контекста также меняет наше понятие о Боге. «Божественное у Юнга и Хиллмана является консервативной силой», - говорит он, тогда как в эволюционном мировоззрении Бог также становится «силой, которая вводит новизну в процесс».

Таким образом, в какой же вселенной мы живем? Ответ на этот вопрос поможет нам определить очень многое относительно того, как мы видим наши жизни и как мы смотрим на огромные задачи, которые стоят перед нами в двадцать первом столетии. Он поможет нам определить видение, которое имеется у нас относительно индивидуального и коллективного будущего, и покажет нам, как мы сможем построить новый мир, который основан на этом видении. В каком-то смысле мировоззрения также являются историями о происхождении. Рассказывая, откуда мы пришли, они говорят нам, кто мы такие и куда мы направляемся. И что может быть еще более необычным, чем осознанное понимание того, что мы живем в динамичном, креативном космосе? Сознание и материя были вместе в эволюционном путешествии на протяжении миллиардов лет, и, в конечном счете, оно вылилось в появление млекопитающих, которые живут сейчас в постиндустриальном обществе и пытаются исследовать вселенную и роль, которую они в ней играют. Это история новизны и креативности высшей системы. Для науки, которая по собственной воле облачена в «смирительную рубашку», слишком сложно почувствовать огромную значимость этой истории, но это не должно нас отпугивать. На самом деле, мы должны набраться мужества и вдохновения для того, чтобы создать постсовременное, посттрадиционное, постмифологическое мировоззрение, которое будет гибким, способным приспосабливаться и достаточно креативным для достойного ответа на вызовы и перемены нашего мира, который с огромной скоростью движется в будущее. Это может быть мировоззрение, основанное в эволюционном космосе, но оно, вероятно, будет включать в себя огромное количество важных идей, как эксцентричного швейцарского психолога, так и нетрадиционного иезуитского священника. На самом деле, несмотря на то, что они породили два различных видения мира, очень сложно представить, чтобы Юнг и Тейяр сами не признавали факт того, что их работы взаимодополняют друг друга.

Они никогда не виделись, но Тейяр был хорошо осведомлен о Юнге и ценил его работу. Один знакомый Тейяра, которого он встретил на одном званом обеде в последние годы своей жизни, рассказывал следующее: у них была очень живая беседа, за которой они провели несколько часов, обсуждая психологию. Он вспоминает, что «был очень впечатлен огромными знаниями Тейяра и рад его высокой оценке идей Юнга», кроме того, Тейяр отметил «огромную разницу между работами Фрейда, Адлера, Хорни и теориями Юнга, в которых он находил что-то общее со своими мыслями». Юнг, в свою очередь, пережил Тейяра на несколько лет, и мы совсем немного знаем о его мыслях относительно великого иезуита, за исключением одного короткого, но многоговорящего абзаца, который взят из книги его близкого коллеги Мигеле Серрано. Серрано описывает свой визит к великому психологу за три недели до его смерти (июнь 1961 год):

«На небольшом столике, рядом со стулом, на котором сидел Юнг, лежала книга «Человеческий феномен» Пьера Тейяра де Шардена. Я спросил у Юнга, прочел ли он ее. «Это великая книга», - сказал он. Его лицо было бледным, но в то же время казалось странно освещенным внутренним светом».