Что произошло с истиной?

Что произошло с истиной?
Автор - Картер Фиппс

КАРТЕР ФИППС - исполнительный директор журнала «Что есть Просветление?» Бывший инженер-компьютерщик, исповедующий уже много лет духовную практику, последние десять лет он провел в исследовании важнейших новых достижений в области нравственности, политики, науки, технологии и культуры, написав много статей и неоднократно выступая по данным вопросам.

Часто мы любим жертв больше, чем истину. 

В прошлом году DER SPIEGEL, немецкий аналог журнала Time, опубликовал настораживающее интервью с иранским президентом Махмудом Ахмадинежадом. В нем президент выразил несколько озадаченному корреспонденту свое мнение о том, что действительность Холокоста - спорный вопрос, который должен быть подвергнут "беспристрастному" исследованию. Высказывания такого рода всегда безобразны; в данном случае еще более тревожным был подход, при котором иранский лидер подразумевал, что признанием Холокоста историческим фактом немецкий журналист отвергал идеи открытого спора, рационального рассуждения и интеллектуальной свободы. "Мы придерживаемся мнения,- заявил он, - что реальная правда [о Холокосте] будет вскрыта в случае более тщательных исследований и дебатов по этому вопросу.... Этим должна заняться беспристрастная группа и выдать заключение по этому важному вопросу." Ахмадинежад завуалировал свой антисемитизм и ревизионизм в отношении Холокоста под видом ценностей, которые так близки многим людям на западе - объективной оценки и желания дать слово всем участникам дебатов в равной степени. А самое печальное, что при этом точка зрения журналиста его определенно не волновала.

Такая же тактика используется с равным успехом (хоть и не так откровенно) в спорах относительно теории эволюции. Как отмечает профессор-гуманитарий Стэнли Фиш в своей статье в Харперс (2005 г.), теоретики, занимающиеся вопросами Разумного замысла (РЗ), перенесли акцент спора об отношении науки и религии с поиска истины на поиск открытой и беспристрастной дискуссии. "Надо учить людей искусству полемики" - вот боевой клич теоретиков РЗ, которых, прежде всего, интересует, какой публичный отклик и оценку имеет Теория разумного замысла в широких массах, а не насколько она научно обоснована. На этом новом поле игры, как объясняет Фиш, теоретики РЗ становятся не носителями спорной научной гипотезы с недостаточным эмпирическим обоснованием, а ущемляемыми жертвами научной маргинализации, интеллектуального мейнстрима, который уже все решил и является по определению "ограниченным." А мы, либеральные постмодернисты, имеем тенденцию любить жертв больше, чем мы любим истину.

Фиш объясняет, что этот способ аргументации является "логическим следствием присущего либерализму возвышения толерантности над суждением". Другими словами, в наши дни, согласно сложившейся тенденции, более важно быть терпимым к разным мнениям, чем оценивать объективно эти мнения с точки зрения их истинности или ложности. Причиной приоритетности толерантности над суждением во многом является то, что мы потеряли веру в нашу способность устанавливать истину. Мы так часто видим, что "правда" является, так скажем... неправдой. Мы являемся свидетелями того, с какой легкостью ею манипулируют власть имущие: политики, интеллектуалы, историки, диктаторы, даже кинопродюсеры. Мы втянуты в войну, в которой с самого начала оправдывались искаженные понятия о правде (как говорят некоторые, это было изначально намеренно). Но не все искажения были продуманными. В самом деле, постмодернизм всегда указывал: то, что мы видим и что мы полагаем правдой о жизни и обществе, фундаментально определяется точкой зрения или мета-нарративом нашей культуры, а последние меняются во времени. Например, я могу знать, что, в самом деле, женщины имеют те же неотъемлемые права, что и мужчины, но я также прекрасно понимаю, что это убеждение - продукт определенной идеологии и совокупности исторических обстоятельств.

Более того, к неудовольствию ученых всего мира, мы уже стали признавать, что наука, имея удивительные возможности для объяснения реального мира, не защищена от такого восприятия. В самом деле, на науку также могут разрушительным образом влиять различные ложные мировоззрения. Евгеника? Помните, когда Вселенная рассматривалась как часовой механизм? Послушайте сегодняшних ученых, и вы начнете считать, что она представляет собой гигантский информационный процессор. В своей недавней книге Проблемы с физикой известный физик Ли Смолин выглядит так, как будто он читает Фуко, скорбя о том, что "силовые игры" и "социология науки" влияют на поиск правды в теории струн. Истина нереальна, как говорят нам постмодернистские философы; она сконструирована.

По мере того как подобные фундаментальные вопросы относительно объективного поиска истины вышли на передний план в последние десятилетия, наблюдается наш уход от выдвигания соответствующих притязаний.Истина, как и красота, снесена с ее мифического пьедестала как вечный и объективный факт, ее резко швыряют в лицо очевидцу. Назовите ее политкорректостью, назовите ее релятивизмом, называйте ее, как хотите - она эндемична. И сегодня альтернативная духовная культура ущемляет, прежде всего, ее суть. В самом деле, каждый раз, когда поборники "философии нового времени", разглагольствуя о своей личной духовности, говорят "моя правда" или "ваша правда", они совершают два фундаментальных метафизических акта. Во-первых, они защищают легитимность множественности перспектив касательно природы реальности. Во- вторых, они совершают нечто вроде метафизического харакири. Трактуя истину, как субъективную материю в своей основе, они подрывают саму идею объективности и поиска истины, и тем самым искусным образом поддерживают отсутствие веры в объективную истину, что в конечном итоге позволяет любому человеку, от иранского президента до поборников теории разумного замысла, объявлять, что их путь видения реальности столь же оправдан, как и точка зрения любого другого лица.

Собственно, попытки ревизии Холокоста не являются новыми, и мало кто на западе воспринимает серьезно комментарии Ахмадинежада. Более того, теория разумного замысла еще не овладела мейнстримом полностью. Но мы наблюдаем серьезные проявления тенденции, корни которой лежат глубоко в идеологии постмодернизма, который способствует разжиганию войн сегодня в культуре. В статье, опубликованной несколько лет назад в The Atlantic, ученый Алан Вульф отметил, что сегодня студенты евангелических университетов изучают работы постмодернистских философов, таких как Фуко и Деррида. Опираясь на старое изречение "враг моего врага - мой друг", евангелисты решили, что постмодернизм может поддержать традиционную религию, подрывая веру в непреложные истины науки, в разум и здравый смысл. Но наука и интеллект не принимают такие нападки покорно. Была сформирована специальная группа, возглавляемая ученым Ричардом Доукинсом и философом Даниэлем Деннетом. Выступая в защиту науки, рационализма и ратуя за "лучшую жизнь через интеллект", самопровозглашенная группа "Brights" ("озарение") также приняла статус жертвы, объявив себя несправедливо низведенными в статус маргинальнов и преследуемыми популярной культурой за свои атеистические взгляды.

Реабилитация веры в истину и разум будет, несомненно, одной из задач двадцать первого века. Мы как культура должны начать признавать, что, хотя истина и объективность не абсолютные субстанции, существующие абсолютно независимо от времени и истории, они в то же время не внедрены жестким образом в личное пространство. То, что истина всегда является предметом ревизии, вовсе не должно означать, что все претензии на истину заслуживают равного статуса на поле культурной полемики. Давайте не будем ставить разум и науку на пьедестал совершенства, также не сводить воедино импульсы убеждения и рациональные исследования. Притом, что для двадцать первого века характерно непрерывное столкновение традиционных, современных и постмодернистских мировоззрений, как на уровне личности, так и на уровне мировых сообществ, преодоление таких столкновений с минимальным ущербом и максимальным развитием будет означать нахождение четвертого пути. Это будет означать, что мы научились вести наш корабль культуры, отводя его от самонадеянных достоверных истин теологии и науки, равно как и от тяжеловесных неопределенностей современной философии.

Говорят, Эйнштейн заметил, что при изучении вселенной тяжелее всего понять тот факт, что все доступно для понимания. А Сократу приписывают утверждение: " Единственное, что я точно знаю - это то, что я ничего не знаю". И именно где-то посредине этих двух сентенций мы можем найти истину, которой можем доверять, и наш путь в будущее.