Космические "американские горки" эволюции
Диалог между Кеном Уилбером и Эндрю Коэном
Каково предназначение Вселенной? Является ли эволюционный процесс «Божьей каруселью» с бесконечным повторением циклов, или же это крайне серьёзное стремление наносить на карту вечно новые земли? Искры метафизического пламени заполняют пространство между Гуру и Пандитом, в то время как они пытаются найти ответ на один из величайших вопросов, над которым бились философы всех времен.
Эндрю Коэн: В последнее время я очень много думал насчет того, что на самом деле значит сознательно развиваться — умышленно и намеренно соучаствовать в процессе творения будущего? И с каждым днем мне становится все яснее и яснее, что от нас действительно зависит — от каждого из нас, индивидуально и коллективно, — создадим ли мы то будущее, на которое надеемся в моменты высочайшего вдохновения. И когда мы достигаем этой точки в нашем развитии, мы безоговорочно признаем тот факт, что никто не спасет нас, ни мифический Бог с Неба, ни «судьба» или Чудо, — мы осознаем, что для того, чтобы сделать следующий шаг в эволюционном процессе, мы должны взять ответственность в свои собственные руки.
Кен Уилбер: Верно. Есть одно выражение, которое очень любил Джулиан Хаксли – «Человек — это эволюция, начинающая осознавать саму себя». И это, безусловно, верно, учитывая нашу точку зрения, что эволюция есть отчасти раскрытие, развёртывание и развитие Духом самого себя.
Коэн: Да, и когда мы действительно позволяем этому проникнуть в нас, удивительнейшим образом меняются наши представления о том, кто мы и что есть Бог, а также какова наша роль в процессе творения. Часто, когда я говорю об этом, я прошу людей воспользоваться фантазией и мысленно вернуться в точку «до начала времен», лишь для того, чтобы сославшись на грандиозность процесса творения, уйти от наших привычных связанных с этим представлений. Продолжать?
Уилбер: Конечно!
Коэн: Хорошо. Так вот, конечно же, это все чисто теологические спекуляции и получение удовольствия. Но если мы все-таки дерзнем и позволим себе на мгновение задуматься об этом, то мы сможем сказать, что в самом начале, в момент возникновения эволюционного процесса, в момент первоначального скачка из бесформенной полноты к форме, ВЫ и Я должны были быть ТАМ. Вся материя, время и пространство были сингулярностью — были сжаты в одну милую точку. Задумайтесь об этом на мгновенье. Разве существовало какое-либо «другое место», где мы могли бы быть, в момент рождения Вселенной? Эта точка, эта сингулярность была единственным местом «бытия» и по существу мы все были в ней. Мы были там, но мы были там как Я. До рождения Вселенной был только Один и этот Один еще не стал Многими. Итак, там был только Ты, и Ты был одинок. И если мы продолжим наше расследование и продвинемся еще на один шаг, просто ради удовольствия, то вопрос встанет следующим образом: — Почему Одно стало Многим? Почему что-то появилось из ничего? В этом «Одном без другого» для такого скачка должно было существовать что-то типа намерения. А поскольку ты был только лишь один, единственный разумный вывод, которому мы можем придти: Ты сам решил сделать это. Что именно? Создать Вселенную! И в качестве принципа творения, что и является единственным способом определения Бога, Ты/Мы/Я решили принять форму этого разворачивающегося процесса. Да и собственно, с этой точки зрения, что еще мы могли бы там делать?
Уилбер: Ну да, если подходить к этому метафизически, то можно видеть, что все это является частью общей Космической игры. Если бы ты был абсолютно совершенным Духом, пребывающим в бесформенной пустоте, наслаждающимся своим вечным блаженством и всеведением, что было бы твоим следующим шагом? И ответ… —
Коэн: — …как раз именно в том, чем я сейчас и занимаюсь: становлюсь всей Вселенной!
Уилбер: Именно так!
Коэн: И, конечно, мы уже настолько далеко зашли в этом процессе, что можем воспользоваться этим эволюционно просветленным познанием, чтобы сказать, что это намерение — неважно, как бы выглядело в уме Бога это намерение еще до рождения форм и жизни — уже должно было присутствовать с самого начала. И мы понимаем, что тот духовный импульс, который начинает пробуждаться, тот, что заставляет нас искать просветления и сознательно эволюционировать, на самом деле и есть то самое изначальное намерение, которое должно было быть там с самого начала, но каким-то образом мы потеряли контакт с ним на многие миллиарды лет.
Уилбер: Да. И это так, потому что, ты не можешь пройти сквозь весь процесс эволюции, осознавая, что ты Бог. Так просто не сработает. И ты должен забыть кто ты, ты должен потеряться — потеряться полностью, или иначе не получится никакой игры, никакого веселья вообще! [- ААА Я ПАТЦТАЛОМ!!, КАК КЛЕВО! :)) — прим. пер.] Итак, ты теряешься, а потом медленно перепробуждаешься. Именно таким образом эта игра и происходит. В какой-то момент эволюция становится самосознающей и далее будет становиться сверхсознательной. Но потребовалось четырнадцать миллиардов лет для того, чтобы достичь этой точки.
Коэн: В любом случае, в уме Бога четырнадцать миллиардов лет возможно и не так долго? Это может показаться долгим, глубоким сном для нас, но с точки зрения Бога, я думаю — Он, Она, Оно или Мы — только что начинает. Если Вселенная только сейчас начинает пробуждаться, и мы на самом деле даже не имеем понятия, насколько она велика или как много Вселенных существует, то в этом случае можно сказать, что пробуждение едва начинается. И для Бога четырнадцать миллиардов — это лишь коротенький сон, дрема!
Уилбер: Совершенно верно. И ты знаешь, все это может показаться простой метафизической спекуляцией, но эта Космическая игра действительно фундаментальная и единственно значимая философская проблема вплоть до Гегеля. И на самом деле потерпела крах лишь с приходом флатландского научного материализма. Гегель и немецкие идеалисты, к примеру, задавались вопросом, как начиная с совершенного Бытия, мы приходим к войнам и революциям? Почему это происходит на Земле?
Коэн: Угу.
Уилбер: Почему есть что-то вместо ничто? Что произошло? Как Дух потерял себя? Многие философы обыгрывали этот вопрос достаточно замысловато. Плотин, к примеру, считал, что Один выходит из себя в нус [мысль или Божественный Ум]. Из нус переходит в «Душу Мира», которая в свою очередь выливается в Психею (psyche) или индивидуальный ум и, в конечном счете, в материю - нижайший уровень бытия. Он называл этот процесс истечением («efflux»). И потом, как он считал, Один возвращается к себе через то, что он называл течением вспять («reflux»). Мне симпатичны эти термины: истечение и течение вспять. Другие, такие как Шри Ауробиндо, например, используют термины «инволюция» и «эволюция», для описания того же процесса, в котором Дух сначала теряет себя, растворяясь в материи, и впоследствии потихоньку возвращается к себе, в конечном счете пробуждаясь. Гегель, на протяжении восьмисот страниц детализированного диалектического разбора, пытается показать, что Бытие выходит из себя в ничто и затем Бытие совместно с ничто создают Становление, которое в свою очередь исходит из себя, снова и снова в процессе инволюции. Потом у него есть небольшая фраза: «…и тут происходит прыжок в природу», — что фактически является Большим взрывом. И начинается эволюция.
Теперь о том, что в чём я расхожусь со всеми этими мыслителями, будь то Ауробиндо, Гегель, Плотин или Платон. Почти для всех них эволюция представлялась довольно точным обратным воспроизведением инволюции и то, что все заранее… —
Коэн: - …уже в ней присутствует. Все уже установлено. То, как я понимаю концепцию инволюцию, это как если бы Дух, проявляясь, составлял некий чертёж, а затем эволюция просто раскрывается в соответствии с этой картой.
Уилбер: Вот именно. И это просто не срабатывает.
Коэн: Да. Эти структуры не предустановленны изначально, что делает игру намного более захватывающей.
Уилбер: Это становится гораздо более захватывающе, когда понимаешь, что на самом деле существует подлинная созидательность в эволюции.
Коэн: Верно. И это то, что повышает ставки для тебя, меня и всех, кто понимает это. Когда мы пробуждаемся к этому факту и одновременно распознаем, что мы и есть тот Один, кто решил с начала начал проявиться в этой форме. Мы начинаем ощущать это колоссальное чувство безотлагательности и ответственности за следующий шаг.
Уилбер: Это то, что делает дальнейший процесс очень, очень интересным. И конечно, если это произошло однажды, то происходило и миллиарды раз.
Коэн: Хм, это интересное заявление — ты говоришь это в терминах этого цикла инволюции и эволюции, расширения и сжатия?
Уилбер: Да. И я думаю, что в этом не может быть никаких сомнений. Нет никакого смысла в том, чтобы это произошло единожды.
Коэн: Почему ты так в этом уверен?
Уилбер: Я имею в виду, что для Духа, это просто бесконечный цикл игры в прятки. Если ты сделал это единожды, то, в конце концов, ты доберешься до точки, где ты пробужден, и все пробуждены, и все вокруг прибывает в бхава-самадхи (bhava samadhi) и белом свете, но что потом? Ну рано или поздно ты снова вступишь в игру. Так что это просто своего рода непрерывная череда инволюции и эволюции, истечения и течения вспять.
Коэн: Но в таком случае, разве это не сводит на нет всю концепцию развития? Если мы говорим о бесконечном цикле, то в этом случае мы уже были здесь ранее.
Уилбер: Да, но не точно также.
Коэн: Ну что ж, давай предположим, что имеется некий бесконечный цикл расширения и сжатия, который продолжается вечно. Если мы действительно примем то, что развитие является частью и неотъемлемым элементом процессов, проявляющихся на всех уровнях, где и когда бы это ни проявлялось и ни существовало, тогда не должно ли быть этого развития в самом процессе расширения и сжатия? Я имею в виду, может быть даже этот Космический процесс должен быть развивающимся?
Уилбер: Да, это очень похоже на правду. Это может происходить раз за разом, с увеличением уровня развития каждый раз. Но идея, что это происходит единожды и останавливается, лишена всяческого смысла. Нет никакой причины, чтобы не начать все с начала. Так что это бесконечная игра в прятки, которую Дух разыгрывает сам с собой разнообразными способами.
Коэн: Когда ты говоришь так, я начинаю испытывать что-то вроде Буддийского ужаса! И я хочу выбраться из этого, если это будет продолжаться вечно.
Уилбер: Ну да, но не забывай, что, с другой стороны, с точки зрения Бытия ничто вообще не случалось. Так что это не продолжается вечно.
Коэн: Да, разумеется. Но не кажется ли тебе, что, с точки зрения эволюции, говорить, что всё это уже происходило неисчислимое число раз, отнимает часть абсолютной её интенсивности?
Уилбер: Отнимает всё веселье?
Коэн: В общем, это будет более приземлённой формулировкой.
Уилбер: Я не знаю. Когда я был ребенком, я катался на американских горках в Лонг-Айленде вероятно раз восемьдесят и не испытывал не малейшего желания прекратить это. Ни разу я не почувствовал, что в этот раз было менее весело чем в предыдущий. И я не думаю, что для людей так сложно понять, почему игра будет начинаться. Я использую пример, который понятен большинству: Когда ты ребенок и ты впервые учишься играть в игры, то рано или поздно ты находишь ту, которая тебе действительно понравится. Возможно это карточная игра типа гоу фиш или же более сложная, как двадцать-одно или покер. Ты играешь в нее со своими друзьями и это клево. Когда твои друзья уходят, ты решаешь поиграть в гоу фиш или в покер сам с собой. И ты раздаешь карты на стол, берешь сначала с одной стороны, потом с другой, пытаясь играть. Но это совсем не весело. В игре нет веселья, потому что ты всегда знаешь, что делает «другой человек».
Коэн: Так.
Уилбер: И единственный способ, с помощью которого ты бы смог поиграть с собой в любую игру, будь то шашки, шахматы покер или кости, — это играть за другого и забывать, что ты и есть этот другой. Эта амнезия, неведение, эта авидья — это основная составляющая игры. Так что Космическая игра, с одной стороны, это спонтанная лила, или спорт, или игра, или желание бросить себя в мириады форм. И в то же время вместе с этим возникает это неведение и забвение. Именно поэтому Платон сказал бы, что все наше знание — лишь вспоминание. Это воссоединение с тем, что было известно на глубочайших уровнях бытия. И я думаю что это, безусловно, важный компонент. Но я согласен с тобой в том, что мне не кажется, что вся полнота инволюционной арки заложена во всех её деталях.
Коэн: Да. Единственная проблема, которая у меня возникает, заключается в том что, зачастую используя слово «игра», я чувствую, как это может увести от серьезности пробуждения к этому Космическому процессу и признания своего собственного участия в нем с самого начала, что действительно создает максимальное давление на Эго. Когда мы называем это игрой, самость может немного расслабиться, что может быть не самой лучшей идеей! Что, отчасти, столь приводит в трепет, когда находишься на краю, так это знание, что ты в действительности ответственен за участие в сотворении чего-то, что никогда ранее не существовало.
Уилбер: Верно. И делается это так, как никогда не делалось ранее, даже в предыдущих играх.
Коэн: Опыт такого рода экстатического творческого края является тем трепетом радикальной новизны в союзе с самим созидающим принципом. Это предельная поездка на Кони-Айленд, пожалуй!
Уилбер: Да.
Коэн: Но этот трепет, по крайней мере, исходя из моего собственного опыта, не такой: «Я всегда знал это», — это скорее: «Бог ты мой, я не могу в это поверить!». Я думаю что «Я всегда знал это» более относится к Основанию Бытия, к глубочайшим частям самости, что никогда не вступали в поток времени, пребывая в изначальном. Каждый раз, когда мы переживаем это «не-место», это самое ничто, из которого все появляется, мы переживаем следующее: «Я всегда знал это, и на самом деле, это то место, которого я никогда и не покидал». И, конечно, мы более не покидаем это место, однажды пробудившись для него.
Уилбер: Ницше называл это «вечным возвращением». Я бы не стал возражать против того, что ты говоришь: часть про узнавание относится к Основанию, а не пути, и оно в действительности не является и его плодом. Мы люди, имеющие форму и способность мыслить, и мы также имеем доступ к Основанию в сопряжении высшей тождественности, хотя никто из нас в одиночку не является Одним. В своей глубочайшей сути каждый из нас и все мы — Один без другого.
Коэн: Верно, и это парадоксально. Ты понимаешь: «Я творец» — посреди того факта, что вокруг тебя находятся шесть или семь миллиардов других творцов. Но конечная истина в том, что «Я действительно единственный Один». Итак, что это значит — быть Единственным, параллельно понимая тот факт, что вокруг находятся еще шесть или семь миллиардов Единственных, которые могут знать, а могут и не знать, кто они такие на самом деле? Индивидуум, который пробудился для осознания этого факта, вдохновляется взять абсолютную ответственность за это, и это значит быть Единственным посреди миллиардов других. Это означает, что я, полагаясь на свои возможности, беру на себя абсолютную ответственность за созидание будущего. Это означает, что я знаю: все зависит только от меня. Это означает, что мы более не перекладываем с себя ответственность, более не выдумываем отговорки.
Реализация подобного рода накладывает особый вид эволюционного стресса или эволюционной напряженности на человека, берущего ответственность весьма практическим, весьма непосредственным и весьма личным способом, и это фактически означает для меня необходимость развиваться. Ты осознаешь: «Только Я один могу сознательно развиваться, так как Я тот, кто создал все это». Это может показаться дерзким заявлением, но интересно, что когда ты переживаешь этого Одного и распознаешь его как самого Себя, на глубинном уровне ты начинаешь интуитивно ощущать ответ на этот извечный вопрос: «Зачем что-то появилось из ничего?» — но не в качестве абстрактных философских спекуляций, а так сказать изнутри. В этом переживании, ты буквальным образом почти можешь представить, что значит быть Богом, неизменным в течение миллиардов эпох вне времени, до того как Вселенная была создана. Становится очевидным, что у тебя есть лишь два пути: либо ты продолжаешь делать то, что делал (что является ничем) вечно, или же можешь делать то, что только и можно делать, а именно — стремиться создавать материальную Вселенную в своем собственном воображении. То есть, я знаю, это звучит как настоящее сумасшествие, но… —
Уилбер: Нет, нет, это правда. В том смысле, что всё именно так. Как я уже говорил ранее, это был наиболее распространенный философский вопрос со времен Платона, Аристотеля и на протяжении всего времени вплоть до Гегеля. Почему что-то появляется из ничего? Аристотель утверждал, что Абсолют — потому, что он совершенен, — не создает ничего, ибо если бы он создал что-то, то это бы свидетельствовало в пользу того, что он проявляет какой-то недостаток. Платон говорит как раз наоборот. Он говорит: «Абсолют, что не в состоянии сотворить, хуже Абсолюта творящего. Мой Бог творит».
Коэн: Верно, но это не от недостатка.
Уилбер: Нет, это происходит от сверхизобилия. Как ты сказал, если ты просто как бы вчувствуешься в это Основание, это изобилие, то вопроса даже и не возникнет.
Коэн: В своих ретритах и беседах, я всегда говорю, и я знаю, ты согласен с этим, что формирующаяся постсовременная самость должна иметь смелость допускать, что так же, как развиваемся мы, развивается и Бог. То, что эволюция Бога, это недвойственно и наша эволюция, что наиболее захватывающим образом действительно является концом традиционных религий, что уполномочивает самость и одухотворяет постсовременную жизнь наиболее полным образом.
Уилбер: У Уайтхеда было несколько действительно хороших терминов, относящихся к этому. Я не думаю, что он действительно понимал недвойственность, но в пределах ограничений того мышления, которое он имел, он довольно далеко продвинулся. У него было то, что он называл «первичной сущностью Бога» и «вытекающей сущностью Бога». Первичная сущность — это аспект Бога, который неизменен и вне времени. Для него она включала в себя вещи, которые в некотором смысле были архетипами, называемые им «вечными объектами» — такие вещи, как цвет. Мы с тобой скорее бы сказали, что эта первоначальная основа есть просто бесформенное, радикально полное, первичное по отношению к любым проявлениям, то, о чем даже не может быть подумано. Но в любом случае это означает всегда-присутствующую, изначальную природу Бога. Далее он говорит о «вытекающей сущности Бога», и, по существу, это просто весь развивающийся мир. Мне кажется, это хороший способ воспринимать это: вытекающая природа Бога вытекает вследствие нас. Наша интенциональность играет огромную роль в этом. Дело не только в этом, но это единственная вещь, которая находится в центре изначальной созидательности Духа, всё ещё выражающего себя в форме свободы, которую нам предстоит выбрать.
Коэн: Именно так.
Уилбер: Когда мы выбираем, мы Дух-в-действии.
Коэн: Ну если есть значительная степень просветленности.
Уилбер: Чем больше просветленности, тем больше Духа, но даже интенциональность червя, такая же маленькая, как и он сам, есть Дух. То, чего мы добиваемся, это попытка убрать эго и другие меньшие формы интенциональности с пути — для того, чтобы высшая самость, или, как ты говоришь, Подлинное Я, которое является более глубокой и правдивой формой свободного Духа, могло начать действовать. И это важный момент.
Коэн: Да, по тому, что очевидно, что червь не может сознательно участвовать в процессе развития как Один без другого. Только мы можем.
Уилбер: Да, но мы то и дело скользим вверх и вниз по шкале самих себя. И у меня бывали дни, когда я был не особо-то выше горностая.
Коэн: Ну, по крайней мере, это выше червя!
Уилбер: Это забавно, но очень важно всегда по-настоящему помнить — что уровень Духа становится все более и более пробужденным, более и более свободным. И единственная вещь, которая способна подвести нас к самому краю свободы, — это Подлинное Я, пробуждающееся в людях.
Коэн: И человек, который глубочайшим образом пробудился для Подлинного Я, которое и является инволюционным импульсом, ощущает экстатическое влечение к созиданию грядущего. Ему или ей становится открытым бытие неотделимо от самого Бога, самой Богини на передовом краю, стремящемуся сотворить следующий миг. Этот человек понимает, что единственный, кто сидит в водительском кресле, это я, потому что именно я решил начать этот аттракцион в первую очередь. Когда мы осознаём себя в качестве Подлинного Я, мы понимаем, что я здесь не для того, чтобы прожить свою жизнь, и даже не для своего освобождения. Я здесь для того, чтобы творить будущее, ибо мне нечего здесь больше делать. Я Бог, манифестированный в форме, и все в действительности зависит от меня, от меня одного, ведь я единственный, кто может это делать. Посему я обретаю своё собственное освобождение в проявленном, воплощённом, одушевлённом существе посредством посвящения себя сотворению будущего.
2008 © Перевод выполнил askerhow
